Творец счастья
Шрифт:
Чувствую, что слезы сами собой текут по щекам. Я весь день держалась, чтобы не расплакаться и теперь… теперь, когда от его слов, сковывавшие меня тиски расслабились и отпустили, слезы покатились крупными каплями. И сдержать я их уже не могу.
— Вот и хорошо… — шепчет Миша, чуть прислоняя мое лицо к своему плечу и поглаживая по волосам, — можно поплакать немного, станет легче и пойдем спать.
***
Целый день ждем обещанного звонка от доктора. Ему дали мой номер телефона, потому что Миша непрерывно «висит» на своем. Сижу у окна в той самой комнате, которую выделили нам на несколько дней, пока Пашка в госпитале. Держу в руках свой телефон и боюсь оставить
Медведь расположился у небольшого столика, на который поставил свой ноутбук. Непрерывно клацает по клавиатуре и обсуждает по телефону какие-то ошибки в каких-то файлах с каким-то Ромой.
Вспоминаю, как проснулась утром в объятиях Миши, как он нежно поглаживал меня по плечу и терся небритой щекой о мое ухо. Я проснулась и боялась пошевелиться, чувствуя под своими руками его горячее тело. Все ждала, что он начнет тискать меня и прижимать к себе. Так ведь ведут себя мужчины, просыпаясь рядом с женщиной. Но нет, Медведь только легонько поглаживал по плечу.
Он сказал, что все будет, когда я сама захочу. А я хочу? Хочу, конечно. Но он прав — не сейчас, когда весь день на нервах и в ожидании.
Вдруг мой телефон вздрагивает и я подскакиваю, уставившись в экран. Жму «ответить» и слышу команду Миши:
— Включи громкую.
Пару минут слушаем инструкции врача и срываемся на выход из комнаты, на ходу набрасывая куртки. У крыльца нас ждет цвета хаки военный фургон медпомощи, куда нас загружают и немедленно захлопывают двери. Несколько минут, обнявшись и устроившись на узкой скамейке у стенки, колышемся в полутемном пространстве, когда машина въезжает на территорию военной части. Еще минута, распахиваются створки фургона и нас быстро ведут по лестнице, а потом и по коридорам госпиталя. На ходу набрасываем голубые халаты и проходим в небольшую светлую палату с одной кроватью, на которой маленьким бугорочком под тонким одеялом лежит Паша, увешенный тонкими трубочками и датчиками. Равномерно попискивает аппарат контроля сердечного ритма, а пожилой невысокий мужчина в голубом медицинском халате приветствует нас и укоризненно качает головой.
— Ох, граждане, родители, внимательнее надо быть с химикатами. Прятать их надо от детей.
Я бросаюсь к сыну, обнимаю хрупкое тельце и целую его бледное личико. Слышу, как Миша тихо спрашивает доктора:
— Что за химикаты?
— Мышьяк. Доза небольшая, не смертельная. Но, тем не менее, вызвала жесточайшее отравление.
— Мама, — тихо шепчет мой малыш, пытаясь протянуть ко мне свободную от капельницы руку. Я бережно беру его тонкую ладошку и целую ее.
— Мой маленький, все будет хорошо. Я с тобой.
— Сутки еще под капельницей подержим и понаблюдаем. Позвоню вам, когда сможете забрать. Мы сделали все, что нужно, дальше организм сам справится. У него еще несколько дней будет слабость. Для восстановления сил можно прокапать еще. Врачебный контроль был бы желателен. Ну и питание диетическое. Я напишу вам предписание.
— Понял вас, доктор, — отвечает Миша.
— А вы отец или?..
— Нет, не отец, но собираюсь им стать.
Я весь этот диалог слышу, но не отрываюсь от Пашки. Потом подумаю над словами Медведя.
А он склоняется над малышом, гладит его по бледной щечке и тихо ласково говорит:
— Держись, боец. Ты же у нас смелый и сильный. Да?
Паша улыбается и кивает.
— Ну и хорошо. Доктор сказал, что мы сможем забрать тебя завтра. А сегодня еще нужно полечиться. Мы с мамой тебя подождем. Договорились?
— Да, — отвечает Паша слабым голосом и я чувствую, как ком подкатывает к горлу.
Но понимаю, что сейчас нельзя плакать и истерить, иначе сын тоже расплачется. Беру себя в руки и уже спокойным голосом говорю ему:
— Ты поспи, наберись сил, а завтра мы тебя заберем. Люблю тебя, солнышко. Выздоравливай.
***
Сидим с Мишей, ужинаем в кафетерии, что на первом этаже
Теперь, когда опасность для жизни Пашки миновала, я чувствую себя лучше и мозг даже начал работать, как прежде. И этот орган полон вопросов, так что они вот-вот попрут из меня. А чего я стесняюсь? Может, надо прямо все спросить и не будет больше глупых предположений? Но жизненный опыт черным червем точит надежду, потому что знаю, люди часто лгут, преследуя свои низменные цели, и если сейчас я услышу ложь, то как потом мне относиться к этому человеку? Оценивающе смотрю на Медведя и думаю-гадаю: «Солжет или нет?»
— Свет, ты хочешь спросить: почему я делаю это? Ведь так?
— Да, и, пожалуйста, мне нужна только правда.
Я беру чашку с чаем, делаю глоток и смотрю на Мишу в ожидании. Он тоже неторопливо пьет свой горячий напиток, потом вздыхает тяжело, упирается руками в стол и откидывается на спинку стула.
Можно ответить одной фразой — всего три слова, но… — он делает задумчивую паузу, а потом продолжает, как бы приняв решение. — Но это, опять же, вызовет новые вопросы. Если никто из нас их не задаст, то снова начнутся догадки и предположения. Поэтому начнем все со дня нашей встречи. Когда я увидел тебя в ресторане того «Нёмана», почему-то не смог отвести глаз. Честно признаюсь — раньше мне не нравились блондинки с голубыми глазами. И вот, я смотрел на тебя и не понимал, что со мной происходит. Дальше — ты поразила меня своей смелостью, потом удивила своей решительностью. Следующим этапом, как ты помнишь, была борьба на полу, — уже с улыбкой говорит он. — И я был сражен во всех смыслах этого слова. В тот момент я должен был сказать, что ты мне нравишься. Но не сказал, за что потом ругал себя каждый день. Да, ругал себя, когда пытался найти тебя и не смог. А найти очень хотел. Потом попытался тебя забыть, но опять же, не смог. А потом, когда выяснилось, что ты рядом, буквально в соседнем здании, очень обрадовался. Но ты избегала встречи со мной, а вызвать тебя в кабинет, как твой начальник, я не захотел. Боялся, что мои попытки пооткровенничать будут выглядеть, как подкат шефа для интима. То, что ты видела в массажной… Сразу скажу — я с Агнешкой не спал, как она ни старалась соблазнить меня.
Он замолчал, вздохнул и уставился на меня, рассматривая мою реакцию. А я затаила дыхание и молчу, сдерживая порывы нервно всхлипнуть. Сказать ничего не могу — грудь сдавило и сердце уже который раз пропускает удары.
— Ну вот… Так что там дальше? А-а. Ты привезла Пашку. Я подумал, что ты замужем, и э-э… немного поволновался. С малым мне было приятно и интересно общаться. Он славный парень, — снова тепло улыбается Миша. — Хотелось устроить для него увлекательные и развлекательные эти несколько дней в Дубравушке. Видимо, сказывается моя детская душевная травма. Нас с мамой отец бросил, когда мне было пять лет. Может быть поэтому я хотел подарить Пашке немного теплого отцовского внимания. Но видел, что ты сердишься. До сих пор не могу понять, почему. Прости, если обидел тебя, — снова тяжелый вздох. — Ну а насчет того, что приехал сюда с тобой и, по возможности, помогаю — люблю тебя и люблю Пашку. И по-другому поступить никак не мог. И это тебя ни к чему не обязывает. Видел, как ты цветы мои на помойку вбросила… так что, не надо себя заставлять…
— Это были от тебя цветы? — вдруг обретая дар речи, спрашиваю я.
— Я же записку написал… — опускает он глаза, — прости, сам должен был подарить…
— Там было «М.К.». Я подумала, что это от Марата Кулагина.
— Серьезно? — удивляется он. — А если бы знала, что от меня?
— Все равно бы выбросила, — отвечаю так же с улыбкой и быстро добавляю, — потому что у меня аллергия на лилии. Сразу глаза слезятся и нос течет. Так что, дарить мне надо неаллергенные цветы.
— Например? — он заинтересованно поднимает бровь.