Тыл-фронт
Шрифт:
— Помовчи, — сердито оборвал Федорчук. Водку вин покупав командиру взвода Зудилину, — шепотом пояснил он Новожилову.
Тот строго спросил:
— Правда?
— Да ерунда! Не имел я никакого полного права этого делать.
— Ты чего крутишься? Так чи ни? — настаивал Федорчук.
— Ну так, — неохотно отозвался Калмыков. — Так что же с этого? Он имел полное право попросить.
— Идем к политруку, — решительно потребовал Новожилов и взял Калмыкова за рукав, — Идем, идем!
Но в это время в землянку вошли
— Товарищи! — услышал он голос политрука. — Вот эту фляжку с водкой спрятал в снегу Калмыков. Где он покупал водку, за какие деньги, остается загадкой: он мне не сказал ни слова. Я принял решение послать письмо его отцу Никифору Платоновичу и жене Екатерине Сергеевне, которая воспитывает двух детей. В нем придется извиниться, что вынуждены огорчать неприятным известием.
Рощин опять взглянул на Зудилина.
— Неприятным и для них и для нас… Так придется и написать, что с их родным и близким Карпом Никифоровичем командование много раз беседовало, а он подрывает дисциплину…
«Сейчас Зудилин должен вмешаться. Он не может не сказать», — волновался Рощин. Старший лейтенант посмотрел на Калмыкова. Тот не сводил умоляющих глаз с опустившего голову Зудилина.
— Как думаете, товарищи? — после долгого молчания спросил Бурлов.
— Правильно! — раздались голоса батарейцев.
— Как же так? — растерянно воскликнул Калмыков.
— Кажи, кажи, — шептал Федорчук, толкая его в бок. Однако шофер махнул рукой и, обхватив голову, облокотился на колени.
— Я не согласен! — глухо проговорил Федорчук, вставая.
Все повернули головы к нему.
— Не согласен! — упрямо повторил он.
— Я тоже, товарищ старший политрук, не согласен.
Не успели вам доложить, — виновато отозвался и Новожилов. — Ему приказали купить водки.
Рощин стремительно вышел из землянки и направился в командирский блиндаж. Когда через полчаса, следом за рассерженным старшим политруком туда же вошел Зудилин, Рощин подошел к нему:
— Ты попросил у бойца извинение?
— У кого? — удивленно спросил Зудилин. — У этого вруна и проходимца?
— Мерзавец! — вспылил Рощин.
— Лейтенант Рощин! — крикнул Бурлов. — Нельзя так. Рощин взглянул на Бурлова и выбежал из блиндажа.
…Когда Бурлов по телефону проинформировал Курочкина о проступке Зудилина и предложил не налагать на него взыскания, а обсудить на командирском совещании, капитан не согласился.
— Зачем изобретать? Устав определяет меру воздействия.
— Ничего, приедешь, поговорим, — ответил Бурлов. — Неписанные меры тоже могут быть полезными.
Курочкин пришел в полубатарею раньше назначенного времени, чтобы
— Федор Ильич, я не хочу спорить. Возможно, то, что ты предлагаешь, и более действенно, но в других условиях, — говорил он. — В подразделении же, стоящем на переднем крае это не годится.
— Почему? — спросил политрук.
— Командир должен знать, Федор Ильич, что о его действиях не будут судить-рядить, и что если он сделал промах, с него взыщет только старший начальник.
— Но есть еще и коллектив, Виктор Захарович.
— Да, но, в конечном счете, за его проступки отвечаем мы с тобой. Начальник обязан воспитывать своих подчиненных.
— А остальные, Виктор Захарович? Не нужно забывать, что не личность — главная сила, а коллектив.
— В армии военного времени.
— И в армии военного времени тоже! — загорячился, наконец, и Бурлов. — Это нисколько не снижает ни боеготовности, ни дисциплины, ни тем более ответственности. Ты отвечаешь перед старшим начальником. Но пусть с тобой отвечают и другие. Никуда не денешься: судят не только начальники, а и товарищи по службе…
Спор прервался громким стуком в дверь. Курочкин быстро одернул гимнастерку и, чтобы скрыть возбуждение, пересел к окну.
— Войдите, — разрешил он.
В дверях показался помкомбата Грищенко, а за ним вошли автотехник Чупрунов, звукотехник Хорошавкин, командир взвода Володин, Рощин. Последним появился Зудилин.
Когда все уселись, Бурлов объяснил причину совещания, Командиры недоуменно переглянулись. Зудилин от неожиданности встал, потом снова сел.
— Встаньте, товарищ Зудилин, — приказал Курочкин.
— Проступок товарища Зудилина затрагивает честь всех командиров, — говорил Бурлов. — Зудилин приказал бойцу купить водки. Отдавать приказ, заставляющий бойца становиться на путь недостойного поведения, — значит совершать преступление. Калмыков обязан был выбирать: или самовольная отлучка и покупка вина, или невыполнение приказа Зудилина. Зудилин имеет за сравнительно короткое время уже два взыскания.
Наступило неловкое молчание. Наклонив головы, присутствующие старались не смотреть на Бурлова и Курочкина, Хорошавкин, как обычно, что-то чертил в блокноте. Рощин вертел карандаш.
«Не могут же, они его оправдывать? А молчат, — забеспокоился Бурлов, чувствуя какой-то просчет. — Надо было подготовить людей к этому… Чепуха! — сейчас же возразил он себе. — Кому нужна отрепетированная форма?»
— Что здесь судить? — нарушил молчание Грищенко. — Свалял дурака, пускай отвечает. Командиру батареи и вам дано право взыскивать.
— Здесь дело не только во взыскании, — возразил лейтенант Чупрунов. — А где честь командира?
— Можете представить, как на него смотрели бойцы, — вмещался Рощин. — Позор!