Тыл-фронт

Головин Андрей

— Тоня, — строго проговорила Сергеева. — Я прошу, чтобы это было в первый и последний раз.

— А сердиться, младший сержант, нечего, — заметила Анастасия Васильевна. — Нечего… Мы тоже за тебя беспокоимся. Ты наш командир, а в жизни командиры тебе, и я, и все мы. Так-то… Правда, Анатолий Андреевич хороший человек и строгий начальник. А вот возьми Клавдию Огурцову. Со взводным Зудилиным…

— А тебе какое дело? — дернула плечами Огурцова.

— Эх ты — девчонка! Ты знаешь зачем пришла в армию, какое сейчас время?..

Нам всем есть дело, мы за тебя отвечаем.

— Подумаешь, ответчица!

— Гнать тебя нужно из армии!

— Прямо! Сейчас выгонят! Лучше уж…

— Эх, ты!..

— Хватит! — строго одернула спорящих Сергеева. — Вон ребята идут сюда.

К реке направлялся Ошурин с бойцами. Они везли сани и несли плащ-палатки.

— Ну как, труженицы? — крикнул Ошурин еще издали. — Ого, да вы целые горы наворочали. Молодцы!

Бойцы забрали ломики у девушек. Потом в два приема весь лед развезли по назначению: на кухню, к баньке, в землянки. Федорчук, принимая лед, журил «поставщиков» за его недоброкачественность. По его кондиции, куски должны быть не больше одного кубического дециметра, а ему несли полуметровые глыбы…

Вечером, когда второй взвод во главе с Рощиным и Бурковым пришел в баню, Федорчук важно восседал на верхней полке. Он довольно крякал и стонал. Варов казался рядом с ним щупленьким подростком.

— Разрешите, товарищ старший политрук, начинать? — с серьезным видом спросил Федорчук.

— Разрешаю открыть пар, — так же ответил Бурлов. Федорчук спустился и подошел к своему шедевру — трубе. Варов шагал следом. В бане воцарилась тишина. Федорчук склонился к трубе и, как Дьякон, прогудел:

— Па-а-ару!

Но исполняющий обязанности «творца пара» Земцов не понял приказа. В трубу донеслось:

— Чего?

— Ах ты, собачий хвист! — рявкнул возмущенный нарушением торжества Федорчук, нагибаясь к трубе. — Пару, кажу…

В это время из трубы вырвалась мощная струя пару и угодила прямо в Федорчука. Коричневый от глины Кондрат Денисович издал звериный рык и выскочил за дверь.

— Я тебя спородыв, я тебя и убью! — загремел он. Потолок бани вздрогнул от гомерического хохота.

* * *

Бурлов подолгу вертел в руках каждую посылку, рассматривая ее со всех сторон. Ему казалось, что и упакованы они по-особенному, и швы у них аккуратнее обычных, и надписи «Действующая армия, лучшему бойцу» написаны с особой старательностью.

— На наш адрес нет ни одной. Или нас тоже считают действующей? — спросил Зудилин.

— А чем мы не действующая? — вопросом на вопрос ответил политрук. — Ориентировочно распределяем так: на линейный взвод — четырнадцать подарков, на вычислителей — шесть.

— Ого, вот это отвалили ради праздничка! — насмешливо отозвался Зудилин.

— И мне маловато, товарищ старший политрук, — сказал Рощин. —

У меня отличников двадцать один человек.

— Давайте напишем народу, что мало. Эх вы! — досадливо ответил Бурлов. — Давайте, кого вы наметили?

— Что давайте? Я Сергееву, к примеру, не запишу, вы все равно ее допишете, — сказал Зудилин.

— Если недостойна, обоснуйте, — не будем писать.

Зудилин принялся перечислять фамилии. Но когда он назвал Огурцову, политрук рассердился.

— Вы или бойцов не знаете или не хотите понять, что эти подарки — не подачки, а награда бойцу.

— Ну пишите эту… Как ее? Маленькую… Которая сует свой нос всюду.

— Она комсорг, а вы даже фамилии не знаете. Давыдова, — напомнил Бурлов.

— Мне кажется, нужно как-то отметить и первые успехи Калмыкова, — нерешительно предложил Зудилин. — Стараться начал. И на боевом задании не подвел.

— По-моему, рано. Шофер он хороший, а боец неважный, — вмешался Рощин.

— Послушай, Рощин, он мой подчиненный, и мне виднее. Если человек старается, нужно поощрять, — ответил Зудилин.

— Верно, — согласился политрук. — Мы ему вручим это письмо. — Бурлов показал плотный синий конверт.

Вечером, когда разведчики, собравшись в просторной землянке линейного взвода, слушали Бурлова, Варов принес из штаба полка новогоднюю дивизионную газету. На первой странице крупным шрифтом был напечатан Приказ Народного Комиссара Обороны с поздравлением войск, освободивши Керчь и Феодосию.

— Это подарок фронтовиков, — сказал Федор Ильич, прочитав приказ.

— Как раз к Новому году! — обрадовались бойцы.

— Хороший подарок, — согласился Бурлов. — Старые люди говорят, что в Новый год, то и весь год!

Бурлов начал вручать посылки, батарейцы здесь же у стола открывали их и, порывшись, извлекали письма.

«Товарищ! Герой-воин! — читал Варов дрогнувшим голосом. — Вместе с этим подарком посылаю тебе горячий девичий поцелуй. Мой наказ тебе будь с врагом немилосердным. Умри, а не опозорь своей чести, черти своего народа. Одна просьба к тебе. Может быть, там, на границе, будешь у могилы младшего сержанта Волкова, скажи над ней такие слова: „Твоя сестра и односельчане гордятся тобой. Ты погиб за Родину!“ С горячим приветом к тебе, неизвестный дорогой боец!»

— Просьбу я не смогу выполнить, — заволновался Варов.

Но политрук его успокоил:

— Выполним, товарищ Варов! И тут — на Востоке — не одна могила. Убийцы ответят и за эти.

— Заставим бандитов ответить! — загорячился Варов, пряча письмо в карман.

Из подарка он взял для себя два носовых платка и перчатки, остальное раздал товарищам.

Калмыков очень удивился, когда назвали его фамилию.

— Это не мне, — отказался он.

— Бери! Читай! — раздалось несколько голосов. Калмыков подошел к свету и, низко наклонив голову, прочел: