Тыл-фронт

Головин Андрей

Варька осуждающе закачала головой.

— Все гроши промышляешь, рубли под носом не видишь?

— Да ведь закрыто было, — ответил гармонист, словно не поняв намека. — Долго еще не будете открывать?

— Сегодня к вечеру открою. Была сейчас у начальника, который обучал станичников, китайцев резали когда.

— Жадов? — спросил гармонист.

— Вроде, так… Допытывается, кто был при драке в кабаке. А разве всех упомнишь?

Гармонист насторожился.

— И кого же вы назвали? Меня-то, наверное, не забыли? — заискивающе улыбнулся он.

— Никого пока. Обещал через час сам прийти, тогда и расскажу.

— Теперь начнется

кутерьма. Будут таскать по начальникам. Придется, видно, податься куда-нибудь в другое место, — вздохнул гармонист.

— Чего ты испугался? Про тебя умолчу. Если что, — скажу — раньше ушел, — успокаивала его Варька.

— Премного благодарен вам, Варвара Гордеевна! — обрадованно поклонился Любимов.

— И-и, просветлел? Глаза-то озорные опять стали. А вот возьму и назову, ежели не поцелуешь… — кабатчица засмеялась, грудь ее поднялась высоко, дышала она учащенно. — Ну, что же, не насмелишься?

Варька придвинулась к гармонисту вплотную.

— Чего робеешь, несмышленный? — шептала она, а потом порывисто и крепко поцеловала гармониста.

И когда Варька отстранилась, гармонист подумал, вытирая носовым платком влажные от поцелуя губы: «Первый и омерзительный поцелуй».

Глава девятая

1

Каждый вечер начальник связи армии приносил генералу Савельеву сводку Информбюро и перехват переговоров японских радиостанций. Георгий Владимирович надолго углублялся в их содержание. В это время командарм неохотно принимал подчиненных, был краток и даже сух. Он не торопясь, словно за шахматной доской, отмечал флажками на карте оставленные города и надолго задумывался, стараясь предугадать очередной ход немцев.

Положение страны оставалось чрезвычайно трудным, критическим, до предела обостренным. Упорные сражения опрокидывали всякое представление о тактических нормах, оперативном искусстве, законах ведения войн. Сталкивались не корпуса, армии и даже фронты, а миллионные объединения войск, поглощая сотни тысяч человеческих жизней, миллионы тонн металла, вереницы эшелонов боеприпасов.

Гитлер бросил на советско-германский фронт все имевшиеся в его распоряжении резервы, стремясь удержать за собою стратегическую инициативу кампании. Еще к середине июля 1942 года его мощный танковый таран из трех танковых армий прорвал советскую оборону на юго-западе, рассчитывая захватить кавказскую нефть и отрезать с востока Москву. Тесня части Красной Армии, немцы заняли Донбасс, вышли на Кубань, с ожесточением рвались к Волге.

Савельев знал, что Государственный Комитет Обороны принимает срочные и решительные меры. В последнюю поездку в штаб фронта он слыхал от командующего, что все взятые с Дальнего Востока войска брошены на правый берег Волги.

— Остановить! — вслух выдохнул Георгий Владимирович. — Остановить, во что бы то ни стало. — Командарм долго вглядывался в синюю полоску Волги на карте, потом медленно придвинул запись переговоров радиостанций Квантунской армии. В отрывочных коротких фразах чувствовалось напряженное ожидание и торжество. Миллионная армия империи выжидала падения города на Волге, чтобы ударить в тыл Советского Союза. В штабе генерала Умедзу дежурят офицеры-направленцы с совершенно секретными пакетами особой важности (вскрыть немедленно, лично командиру соединения!), содержащими оперативный

приказ о начале военных действий против России.

— Остановить! — снова повторил командарм.

В кабинет стремительно вошел Смолянинов. Член Военного Совета был чем-то раздражен.

— Вы чем-то, Виктор Борисович, расстроены, — заметил Савельев.

— Георгий Владимирович, только послушайте донесение порученца. Он сейчас у Мурманского, проверяет формируемый для фронта батальон. Личным составом батальон укомплектован полностью, но в него включены из хозподразделений ограничено годные к строю — восемь человек, старше сорока лет — двенадцать человек. При опросе семь человек заявили о болезни. У Мурманского такое не впервые: не то комдив, не то делец, ищущий свою выгоду…

— Что еще докладывает? — недовольно сдвинул брови Савельев.

— Что ни пункт, то в том же духе: не пригодная для строя обувь, шинели ниже второй категории. А еще хуже, вместо обеспечения отличной огневой подготовки посылает большое количество бойцов на хозяйственные работы.

— Когда возвращается его комиссар? — спросил Савельев, перечитывая рапорт.

— Думаю, на днях.

— Эх, Мурманский, Мурманский! — задумчиво проговорил командующий. — До войны выглядел орлом: в гарнизоне ровные дорожки, подрезанные деревца — дивизия боевая! — Савельев неодобрительно качал головой. — А теперь глупость за глупостью: трехъярусные боевые порядки, сползающее отступление с залповой стрельбой, как при Петре Первом! Еще не воевал, а уже собирается с дивизией сползать… Мой вывод таков: поедем в дивизию посмотрим еще раз.

— Согласен, это лучше, чем выслушивать его объяснения в штабе.

Полковник Мурманский, получив копию донесения, пришел в ярость:

— Щелкоперы проклятые! Копаться все мастера, а ты попробуй сам сделать! Наряди всех в новое. А сам с чем останусь? Им нужно, а Мурманскому нет? Мурманский для себя бережет? — выкрикивал он, хотя в кабинете никого не было.

Просмотрев до конца доклад, он стукнул кулаком по столу:

— Дежурного ко мне!

В кабинет вошел испуганный старший лейтенант.

Мурманский окинул его придирчивым взглядом.

— Почему без шпор? Распущенность! Кто допустил к дежурству?

— Начальник штаба, товарищ полковник, — доложил дежурный. — Он же инструктировал.

— Да разве вас словами проймешь? Ложи перед вами строевой, внутренний, караульный, дисциплинарный уставы и инструктируй, пока у вас губы до полу не отвиснут. Измерил, не хватает двух сантиметров — еще инструктируй! С вами голову потеряешь, помощнички. Сообщи капитану Скобелеву, что я приеду смотреть что у него делается. Пускай мне только выставит оборванцев, я ему растолкую, почему черепаха смешная. В полки передай устный приказ, чтобы командиры дали ему по пятьдесят пар ботинок, по пятьдесят шинелей и по пятьдесят пар обмундирования. Все чтоб первосортным было. Если будут скулить, растолкуй, что после смотра командующим все получат обратно.

Через час Мурманский был в полку Свирина. Приняв лихой рапорт, восхищенно воскликнул:

— Видно будущих гвардейцев. Молодцы! Не понимаю только, как Скобелев у вас прошляпил? — обратился он к Свирину.

— Нечего было, товарищ полковник, показывать. Вместо подразделения базар какой-то: половина людей заменена, со многих сняли обмундирование.

— А вы как думали? — вспылил Мурманский. — Отдать из дивизии лучшее? Вот когда дорастете, будете командовать дивизией, тогда и делайте, как хотите.