У времени в плену. Колос мечты
Шрифт:
— Чертов казак всех нас на каторгу загонит, — сказал один.
— Бесперечь, — согласился второй. — Солдаты-то царские миловать нас не станут, как не миловали других. Пожгут избы, как повсюду, постреляют детишек, пограбят, надругаются над девками и бабами.
— Беда и беда!
— Войска, бают, уже подходят. Иные полки до самого Дона посланы.
— Этого еще нам не хватало!
— Казак-то где? Все еще у деда Василия?
— У него.
— Прибьем его и свяжем?
— Что это даст?
— Выдадим начальству. Нас за это, может, и простят.
— Мыслишь, возьмут в разумение?
— Не иначе.
— Надо с Фомушкой поговорить...
Георгицэ Думбравэ к этому времени задремал. Но отдых его был недолгим. Отчаянный крик разбудил капитана среди ночи:
— Братцы! Нас предали! Бра!..
Раздался выстрел, и кричавший свалился на землю. Возле мельницы на резвом коне победно усмехался сам Иван Петрович Измайлов, комендант
— Господин генерал, дело сделано! Село очищено от смутьянов! Вот их ведут.
Подле мельницы солдаты ставили уже виселицы.
К погребу Георгицэ на гладком сером коне подъехал мастер Маня.
Глава VI
«Пресветлому государю Дмитрию-воеводе Кантемиру от Иона Некулче, гетмана, убогого и караемого господом, письмо с пожеланиями здравия. Здрав буди, государь, и ведай, что я, недостойный, коротаю дни у друзей своих в Польше, в убожестве и печали, как суждено несчастному изгнаннику, каков я есть. Ибо с той поры, как покинули мы гнездо родимое, Молдовой именуемое, не находит душа успокоения и сердце — утешения. Воды волнами текут по течению, листья зеленеют и вянут. Лето сменяет зиму, день сменяет ночь, только любовь человеческая неизбывна, не увядает, терпеливо ожидая утешения.
Вчера приходили мои люди с вестями из Земли Молдавской. Послушный воле твоей, государь, сообщаю их в подробностях твоему высочеству.
Истекшею зимой султан прислал фирман о низложении Штефана-воеводы Кантакузина с престола Земли Мунтянской. На его место поставил государем Николая-воеводу, а на место Николая-воеводы в Молдавию затем прислали на третье княжение Михая Раковицэ-воеводу. В ту пору, отбывая в Землю Румынскую, много непотребных слов услышал Николай-воевода от Лупула ворника. После чего Николай-воевода учинил для него великий донос визирю Жин Али-паше. И Жин-паша, пойдя в поход на немца, послал капуджи-баши поймать и взять в железа Лупула. И когда привезли ворника к визирю, тот не стал звать кадия для суда, но велел вывести пленника в поле и снять с него голову, а тело осталось без погребения, и расклевали его птицы. Так пришел конец несытому и завистливому нашему ворогу, коего похищенное, встав поперек глотки, погубило.
А на Молдове великие печали и беды. Великое разорение от поганства, от бояр ненасытных и злых и ворья. Ох и ох, даешься только диву, как еще остаются в земле нашей живые люди. Бояре уезжают в чужие земли, и больше их ныне за рубежами, чем в стране, и лучшие усадьбы остаются на разрушение, а земли зарастают сорняками и приходят в негодность. Мазилы, разоренные все новыми и новыми поборами, изошли стонами, как мученики, в прежде вольных селах и не спускают глаз с топоров, думая, на кого бы их обрушить. Крестьяне и челядь уходят в кодры, живя там в землянках, берлогах и дуплах, как звери. И не в одних лишь налогах дело, напастей — не счесть. Родня Раковицэ-воеводы совсем утратила стыд, сживая со света кого хотят, разоряя и грабя.
А турки двинулись супротив немца, чтобы взять Варадин [93] . Немцы вышли навстречу во главе с Евгением-принцем. И побили немцы турок, так что те разбежались кто куда, и взяли у них весь народ. И погиб также Жин Али-паша, проклятый визирь. Немцы же, побив турок, спустились и взяли крепость Тимишварюл [94] со всеми вотчинами при ней и стали там на зимовку».
Эти вести махнули князю платочком новых надежд. Живя то в Черной Грязи, то в Соломине, присутствуя на освящении моревской церкви, чьим ктитором он стал, занимаясь своими исследованиями и набрасывая страница за страницей свои труды, Кантемир жадно ловил малейшую новость от турок и из Молдавии, из Австрии и Петербурга. Он был уверен, что царь не останется равнодушным к новым событиям и выступит в союзе с австрияками против осман. Этого требовала сама логика вещей: царь Петр находился в родственных связях с императором священной Римской империи, то есть Австрии, с тех пор как сын его Алексей вступил в брак с Софией Шарлоттой Вольфенбуттельской; царь, кроме того, опасался, чтобы австрияки не расширили чересчур своего могущества в Европе; он по-прежнему с неудовольствием взирал на опасную близость мусульманской империи к границам его державы. Наконец, Петр Алексеевич не забыл поражения под Станилештами и был верен обязательствам, внесенным в Луцкий договор.
93
94
Тимишоара (старомолд.).
Князю уже слышалось, как кованые ворота к престолу Земли Молдавской растворяются с долгим гулом. Звон доспехов вторил мужественному гласу судьбы, час освобождения готовился пробить. Но дорога к золотому креслу молдавских господарей внезапно предстала перед князем в подлинном свете — тернистой и полной препятствий.
Капитан Георгицэ, оказывается, приехал не только для того, чтобы повидать своего природного государя, и не только из-за раны. Георгицэ воспользовался случаем сообщить Кантемиру многое, о чем поостерегся бы написать. Поздним вечером капитан рассказал князю, что генерал Кантакузин распространяет среди сенаторов и важнейших вельмож столицы весьма опасную для него клевету. Генерал утверждает, что Дмитрий Кантемир, как ни умен он, остается, в сущности, заскорузлым молдавским мужиком, пожирателем мамалыги. Что предки его были простыми ковалями, а после — рядовыми ратниками. Отец его, Константин Кантемир-воевода, добыл-де венец благодаря грязным интригам, о коих и говорить-то стыдно. Сам же он-де предал своих турецких господ, будучи в душе подлецом, движимый лишь любовью к богатству и славе. Точно так же Кантемир может-де, в подходящее время, изменить России и ославить ее в клеветнических пасквилях. И потом, добавляет Фома Кантакузин, если сей Кантемир ненавистен собственному племени, как он может быть мил русским? Если собственная земля не могла вынести его злых деяний, как терпите их вы?
Сведения капитана Георгицэ подтверждали друзья князя из Москвы, Петербурга, даже из Молдавии.
Почему, полагаете вы, знатные люди России и Европы, — говорил далее Фома, — что на престол Молдавии, когда она будет освобождена, воссесть должен непременно Кантемир? Почему не кто-либо из рода Кантакузинов или Бранкованов? Разве они менее ненавидят турок? Разве их сердца не обливаются кровью за эту землю и этот народ?..
Мог ли теперь Кантемир по-прежнему оставаться в тени, оберегая свой покой и незаметную пока для мира работу мысли? Чтобы собственные дети когда-нибудь прокляли его за то, что он оторвал их от родины, разбросал по свету и оставил без надежды на лучшее будущее? Дабы российская и европейская знать злословила о нем, а потомство принимало на веру самые нелепые измышления его врагов?
Если он по-прежнему не будет ничего предпринимать, случится, как гласит поговорка: скрип колес заглушит речи возниц. Злые басни неблагожелателей люди станут принимать за истину.
Весной Кантемир окончил «Описание Молдавии». Требовался еще царский приказ, чтобы ее напечатали. Выстраивались в строчки буквы на последних страницах «Истории возвышения и упадка Оттоманской империи». По-прежнему не давала покоя мысль — создать фундаментальный труд, в котором была бы отражена история молдавского и румынского народов с начала начал до его собственного времени; «История Молдо-Влахии», страница за страмицей, начала уже складываться... Теперь обстоятельства требовали приступить к еще одному сочинению. Следовало доказать, пользуясь вескими доводами, что не от бедных крестьян из Фалчинского уезда происходит род Кантемиров, но от потомства завоевателя Азии Тамерлана, что отец его Константин Кантемир был храбрым господарем, железной рукой правившим кознелюбивыми боярами, что жизнь отца была всецело посвящена делу освобождения Молдавии от осман.
Победа над злокозненным лукавством дается лишь ценой еще большего лукавства.
Так на столе князя появилась страница с новым заглавием: «Жизнь Константина Кантемира, прозванного Старым, господаря Молдавии».
Тем временем царь Петр, соединившись с английским и датским флотами, начал новый поход против шведов. Дмитрий Кантемир внимательно следил за предприятиями Петра Алексеевича, как и за делами других государей мира. Иоганн Воккеродт, вместе с другими известиями, сообщил ему в письме, что австрийский император Карл VI отклонил предложение России оказать поддержку в войне с турками, говоря, что собственные силы его достаточно велики и он не страшится никаких султанов и визирей. В самом начале осени стало также известно, что царь собирается предпринять путешествие в Голландию и другие страны Европы. Не было сомнения, что Петр Алексеевич намерен повести с европейскими властителями переговоры о совместной борьбе как против шведов, так и против турок. Эта новость особенно взволновала Кантемира. Ему ведь было бы полезно сопровождать царя, участвовать в высоких встречах, завязать новые узы приятельства и союза. Кантемир написал царю из Соломина письмо с просьбой взять его в свою дорожную свиту. «И это — по трем причинам, — писал князь. — Во-первых, потому, что целых два года не лицезрел я светлейший монарший лик вашего величества и от всего сердца стремлюсь усладить себя сим в моих горестях; во-вторых, ибо хотел бы сообщить нечто вашему величеству, чего нынешние времена требуют; в-третьих, ибо имею большое желание посетить оные страны».