У времени в плену. Колос мечты
Шрифт:
— Думаю: к чему может привести новое твое обещание? Прежнее лишило меня матери и дорогой сердцу девушки, а я в отчаянии и горе впервые в жизни смертоубийство содеял. Теперь я с беглыми и гонимыми сроднился. Вы, бояре, их разбойниками зовете. Рука, умеющая ковать железо, рука честная, по труду тоскующая, кинжал держит...
Лупу огорченно слушал его. Действительно, чувствовал ли он на себе какую-то вину? И да, и нет.
— Обо всем этом я и понятия не имел. Но теперь и я гонимый. В моей стране смерть ходит за мной по пятам.
— Скажи-ка по совести, если бы я причинил тебе столько горя, как бы ты наказал меня?
— Убил бы, — без околичностей
— Так вот, это тебе и полагается!
Ворник содрогнулся, лоб его покрылся испариной. Он как-то приниженно торопливо заговорил:
— Пэтракий, братец, не совершай греха! Вспомни, одна мать кормила нас! Нет моей вины... Вознагражу тебя!
— Никакой награды мне не надобно. Жизнь тебе сохраню. Но поклянись своими детьми сделать то, что скажу тебе. Ежели станешь воеводой, сотвори справедливость для народа. Защити его от свирепости тех, кто грабит и из дому гонит. Видал людей, что со мной пребывают? Большинство никогда и не брали в руки кинжала. Были они безлошадными, жили в хижинах и кормились с клочка земли. Но разорили их подати и жадность господ, которые чем больше имеют, тем больше иметь хотят. И зернышка ни у кого не взяли эти люди, а бояре отобрали у них все, даже метлу из дома унесли. Вот и суди — кто разбойник?
— Послушай, Пэтракий, что я тебе скажу, — осмелел ворник. — Правды нет и не было с тех пор, как земля стоит. Потому как не приходит она к человеку сама, а человек добывать ее должен. Клянусь жизнью детей моих! Ежели стану господарем, буду вершить справедливость и не допущу самовольства. Повелю всех беглых вернуть на их место, раздам землю неимущим, и пособлю им дома поставить. Да поможет мне бог! А тебе, Пэтракий, будет поддержка и уважение!
— Не надобно мне государево уважение. Между нами навечно останется обида моя. Если на этот раз сдержишь слово и наведешь в стране порядок, уеду обратно в Рукары, туда, где прошло наше с тобой детство. Нет у меня ничего дороже этих воспоминаний. Теперь же можешь отдыхать. А завтра — езжай, куда твой путь лежит.
Пэтракий покинул комнату. Ворник остался один. Сна не было, Когда утром Асени пришел будить его, он увидел, что за ночь хозяин спал с лица, а под глазами легли черные круги, словно после тяжелой болезни. Лупу захотелось еще поговорить с Пэтракием, но на постоялом дворе уже никого не было. Только ветер, как заблудшая душа, стонал в печной трубе.
10
«Милости господарей несут стране благоденствие, немилости и жадность разорение».
Из Васлуя ворник вернулся в Нарьград с кошельками и дарами, потребными для подношения по случаю предстоящего его облачения. Он тут же поспешил к миралем-аге и услыхал от него, наконец, весть, которую так долго ждал и ради которой столько сил положил.
— Удачливый ты, эффенди-бей! — сказал ему миралем-ага. — Тот гяур, что на престоле находился, прогнан. Теперь же подожди, пока выздоровеет светозарный наш султан, он назначит тебя господарем.
Турок прикрыл глаза и замолчал, будто источник его слов внезапно иссяк.
— Благодарю тебя за помощь, достопочтенный ага, — поклонился Лупу и положил к его ногам шкатулку с драгоценностями и десять кошельков с золотыми.
— Правь с умом и будет у тебя поддержка. А теперь поезжай Богдан-сарай.
В
Принял Василе Лупу и бояр, прибывших из Молдавии, чтобы присутствовать при облачении нового господаря. Он пригласил их к столу, потчевал и вел степенный разговор.
— Кто остался в Яссах каймакамами? [20]
— Логофет Генгя и ворник Чехан.
Лупу понимал, что этим боярам его назначение было ножом острым, и они под разными предлогами постарались не приехать. Но он ничем не выдал своего неудовольствия.
— Постельничий Костин тоже остался дома?
20
Наместник господаря в его отсутствии (турецк.).
— Уехал с господарем Мовилэ в Польшу.
— Значит, покинул нас. Жаль!
Бояре молчали, не понимая, был ли Лупу откровенен или притворялся до поры до времени, пока не получит знаки власти, а тогда всех их скрутит в бараний рог.
До помазания оставались всего сутки. Лупу был весел, пировал с боярами и именитыми турками. Но в вечер перед церемонией получения кафтана он решил лечь пораньше, чтоб отдохнуть, так как предстоял тяжелый день, и удалился в свои покои.
В спальной комнате он застал доверенного своего человека Пэвэлаке Кырну.
— Эту ночь, твоя милость, проведешь в соседней комнате. И не спрашивай — почему.
— Пускай так! — сказал Лупу и лег на диван, который ему загодя подготовил Пэвэлаке.
Был он взволнован и не сразу уснул. Но утром проснулся бодрым после крепкого сна.
— Пэвэлаке! — крикнул он.
— Иду! — ответил тот и вошел, волоча за собой тощего человека, лицо которого было залито кровью.
— Это разбойник, твоя милость! Вот уж несколько дней вижу — вертится вокруг дома, все под окнами спальной комнаты. Подумал было, просто мелкий воришка, решил поживиться в такие дни, когда все носятся, как очумелые. Но оказался птицей поважнее. Твою милость высматривал.
— Почем ты знаешь?
— Положил я на постель твоей милости мешок с соломой и тыкву в изголовье. Он дважды ударил кинжалом, а в третий раз не успел: перекрестил я его дубиной.
Ворник встал с постели. Лицо его потемнело от гнева.
— Кто велел тебе это сделать, мерзавец?
— О, эффенди-бей, пожалей, не убивай! Пятеро детей у меня, пропаду я — и они с голоду пропадут. Не хотел я делать этого! Подлое дело, аллах мне свидетель! Шакал Али, это он вложил мне в руки нож. Сказал, ежели не убью, отдаст в руки судьи и отправят меня обратно на галеры. Там я узнал этого разбойника. Он был надсмотрщиком. Многих забил плетью насмерть. Однажды в бурю галеру швырнуло на скалы и несколько человек спаслось. Одно время я жил в Сирии. Там нашел себе жену и с ней возвратился в родные места. Работал в Галате, когда меня обнаружил этот шакал. Не убивай меня, эффенди, пожалей моих детей!