У времени в плену. Колос мечты
Шрифт:
— Вот наступил и наш последний час! — сказал Янку Костин.
Бледные от страха спустились они во двор, где ожидал их судья — кадий.
— Из великой милости своей солнцеподобный властитель наш дарует вам свободу и разрешает избрать себе господаря по вашей воле.
Отправились бояре в Богдан-сарай, стали там совет держать и решили идти к дому Мойсы Мовилэ, который в недавние времена уже княжил в Молдавии, и провозгласили его господарем.
Обо всем этом ворник узнал, когда получил с голубиной почтой из Царьграда грамотку от верного
«Гляди в оба, твоя честь, потому как приходит на княжение Мовилэ, свояк Барновского».
— Проклятие! — ударил себя от злости кулаком в лоб ворник. — И на этот раз осечка... Асени, нагрузи две подводы дублеными кожами и две смолой, бери охрану и выезжай из города, Жди меня у Штефанова моста!
Как только Асени вышел, ворник принялся торопливо одеваться, потом разбудил госпожу Ирину, накануне прибывшую из Медвежьего лога в город за покупками.
— Матушка, проснись!
— Не сплю я, сынок.
— Нужны все деньги и драгоценности, что при себе имеешь! Приходит на княжение Мовилэ и, чтоб прогнать его, предстоят великие траты.
Старая боярыня, не говоря ни слова, сняла с себя драгоценные застежки, кольца, цепочки, даже крест нательный, потом вынула из шкатулки четыре тяжелых кошелька с талерами и четыре с золотым песком.
— Для исполнения твоих надежд даю!
— Еду к силистринскому паше. С его помощью всего добьюсь.
— Благослови тебя господь! — поцеловала его в лоб боярыня. — О нас не тревожься. Ежели еще понадобятся деньги, дай знать.
Ворник поцеловал ее руку и поспешно вышел, направляясь в покои Тудоски. Та уже сидела за ткацким станком вместе со своей матерью госпожой Кондакией.
— Жена, выдь ко мне, поговорить надобно! — сказал ворник.
Тудоска, обеспокоенная, последовала за ним.
— Дурные вести, Лупаш?
— Спешно ехать надо в Силистру. Приходит Мовилэ господарем. Прошу тебя, все, что есть у тебя, — украшения, деньги, золото, — все отдай мне.
— Сейчас, дорогой мой, сейчас! — засуетилась Тудоска и тут же принесла шкатулку с драгоценностями и шелковый мешочек, наполовину заполненный золотыми монетами.
Госпожа Кондакия стояла на пороге и недобрыми глазами следила за ворником.
— Ободрал мою бедную дочку, как овцу! Хотя бы свадебные украшения оставил! У тебя не только имя волчье, но и нрав волчий.
— Если ты считаешь свою дочь овцой, чего же не выдала ее за барана? — пронзил ее взглядом ворник и вышел.
Вскоре заплаканная Тудоска стояла на крыльце, провожая выезжавшего со двора супруга.
— Эх, глупая, глупая ты, — пилила ее Кондакия. — Как ты допустила, чтобы этот юбочник так обобрал тебя?
— Он супруг мой, матушка, и дети у меня от него.
— Не только у тебя одной. Погоди, он еще натаскает тебе пригульных младенцев. Твой ворник —
— Разве теперь время ссориться, матушка, когда приходит на княжение Мовилэ?
— Горе мое! — всплеснула руками Кондакия. — Этот уж накинет нам на шею петлю! Собирай вещи и поехали в горы! Почуем опасность, переберемся в Трансильванию, к Ракоци, он дружен был отцу твоему.
— Мне нельзя сейчас пускаться в дальнюю дорогу. Ты же знаешь: Руксандица лежит в жару, она, бедняжка, может умереть по дороге.
— Ну, ежели и помрет, знать на то воля божья. Ты свою жизнь береги, а дети у тебя еще будут!
— Поезжай одна, матушка. Когда выздоровеет дитя, мы приедем.
— Горе ты горемычное! Знаю, что на муку оставляю тебя, — сказала при расставании Кондакия и, рухнув на подушки рыдвана, заорала на кучера:
— Трогай, чертово отродье!
А еще через день в ворота ворникова дома постучали княжеские люди, посланные Мовилэ вперед, чтобы схватить Лупу.
— Отворите ворота! — закричал прибывший с ними боярин Чехан. — Мы с господарским приказом!
Слуги распахнули ворота, и двор заполнился всадниками.
На крыльцо вышла госпожа Ирина в своих черных вдовьих одеждах.
— Пусть выйдет из дому ворник Лупу! — крикнул Чехан.
Старая барыня подняла черную вдовью вуаль и, четко произнося каждое слово, сказала:
— Когда входят на боярский двор, полагается здороваться.
Чехан зло хмыкнул:
— Имеем приказание господаря Мойсы Мовилэ взять ворника Лупу под стражу, чтоб ответ держал за содеянное.
— Нет сына моего, — ответила боярыня. — В Рущук отбыл, к брату своему двоюродному. К тому же сын мой, как вам известно, ворник, а не разбойник, чтоб за ним с пищалями приезжали.
— Легко отделался ворник Лупу на этот раз. Однако же, надеюсь, ненадолго, — угрожающе молвил Чехан, и все покинули подворье.
— Запереть ворота на засовы! — приказала старуха. — Без шума и суеты. И чтоб рыдваны и лошади наготове были в любой час!
Долго простояла затем госпожа Ирина перед иконами, кладя земные поклоны и шепча молитвы за здравие сына, других детей и внуков и за милосердие того, кто приходит на княжение. Старуха понимала, что не оставит Мовилэ неотмщенной смерть свояка и захочет расправиться хотя бы с семьей ворника, коль скоро самого схватить не удалось.
Через несколько дней крики толпы, стрельба, колокольный звон, лошадиное ржание возвестили о вступлении нового господаря в стольный град. Госпожа Тудоска с Руксандицей на руках вся дрожала от страха:
— О, господи, что с нами, несчастными, будет! — сокрушалась она.
— Защитит нас святая троица, — глядя на нее хмуро, отвечала госпожа Ирина.
В городе царили веселье и оживление. Только на подворье ворника было пустынно и тихо. Казалось, живой души там нет. И лишь на третий день восшествия на престол Мовилэ отворились тяжелые дубовые ворота и рыдван боярыни выехал на улицу.