У времени в плену. Колос мечты
Шрифт:
— И как поступил Ракоци? — спросил спафарий.
— Принц как человек разумный и уравновешенный, приказал капитанам готовить войско.
— Дрянь дело, честные бояре, — сказал сердар Штефан. — Нагрянут нежданно-негаданно венгры, и опять великий разор будет.
— Разумеется, могут нагрянуть. Не станут же они дожидаться, пока казаки и татары переберутся через горы и начнут грабить их земли... — подзуживал логофет своих изрядно выпивших гостей. — И еще скажу вам, что и у Ракоци, и у Матея войско справное, не то, что наше. К тому же, по правде говоря,
— Ни к чему нам ссориться с соседями как раз теперь, когда страна разорена и в нищете погрязла, — насупился спафарий.
— Право слово — ни к чему, а вот господарь ярится.
Логофет поднялся со стула и пальцами погасил чадящую свечу.
— Худо будет нам, боярам, под таким господством. Знаем, какой необузданный у него нрав да еще за широкой казацкой спиной, очень даже возможно, что будет у нас и война.
— А я разумею по-иному, логофет, — поднял свои затуманенные глаза спафарий. — Турки не допустят, чтоб казаки вмешивались в дела подвластной им страны.
— Разумеется, не допустят. Однако же, ежели дунайские княжества и Трансильвания схватятся, они притворятся, что не замечают ссоры промеж христиан. Позволят им убивать друг друга, чтоб затем превратить земли их в райи [29] .
Спафарий вздохнул.
— Разорит он нас и Молдову. Сколько же долго терпеть нам такое господарство?
— Ежели смолчится, то и стерпится. А на деле не так уж и трудно согнать Лупу с престола, будь промеж нас согласие и в мыслях, и в делах. Помощь же получим и от Ракоци, и от воеводы Матея, которые тоже не чаят избавиться от такого сварливого соседа.
29
Захваченные и управляемые турецкими военными властями территории, лишенные какой бы то ни было самостоятельности.
— Что касается меня, то я не против, — сказал старший Чоголя. И брат мой Мирон тоже. Потому как и он пострадал и натерпелся.
— Тогда не будем терять зря времени на пустые разговоры и перейдем к делу. Сперва свяжем себя клятвой.
— Свяжемся клятвой! — вторили братья Чоголя.
Логофет принес бумагу и чернильницу с гусиными перьями и тщательно стал выводить буквы. Завершив, он потряс над бумагой песочницей, сдул песок и стал читать: «Мы, Георге Штефан, великий логофет, Костаке Чоголя, великий спафарий, Мирон Чоголя, великий хлебничий и Штефан, второй сердар...
— Только меня, прошу, не вставляйте, — воспротивился сердар.
— Желаешь, твоя честь, чистеньким выбраться? — приблизил к нему лицо логофет. — Имей в виду, жупын Штефан, ежели учую, что ты хоть словечком о том, что мы замыслили, обмолвился, то знай — откуда слово твое вышло, оттуда и душа вылетит.
— Тебе не за чем тревожиться, потому как и мне не по душе дела воеводы. Тот молодой драбант
— Чем ты помочь нам сможешь?
— А чем твоя честь приказать изволит.
— Ну, это другой разговор, — положил ему на плечо руку великий логофет. — Читаю дальше: «...клянемся милости твоей, князю Трансильвании, и про то пишем: да помогут нам бог и пресвятая дева Мария и ангелы и все святые, и святая церковь, и святой пост, чтоб властитель Трансильвании сжалился над этой несчастной землей и убрал от нас нынешнего господаря, Василе-воеводу, и ради этого пришел с войском. Клянемся мы и в том, что сколько его милость израсходует на это дело и плату за содержание войска, все мы берем на себя, и имущество воеводы, чтобы в руки твоей милости перешло».
— А теперь поставим свои подписи и да поможет нам отец небесный избавиться от сего губительного господаря!
Бояре-заговорщики поглядели друг на друга и расписались.
Логофет сложил клятвенное письмо вчетверо и спрятал его в ларь.
— Итак, дожидаться будем нашего часа. О ходе дел вас вовремя известят. Постараюсь любыми путями добиться поддержки и воеводы Матея. Так с двух сторон возьмут господаря в когти.
У ворот бояре распростились с логофетом и неверными шагами, покачиваясь, пошли по улице.
Была беззвездная ночь. Ветер сердито гудел в горбатых акациях. Проходя мимо дворца, в отсвете молнии они увидели разбросанные под стенами тела обезглавленных драбантов.
— Среди этих несчастных находится и твой двоюродный брат, — сказал Мирон-хлебничий. — Зря порешили парня! Зря!
— Ни в чем виновным он не был, — скрипнул зубами сердар.
— Теперь уж поздно что-либо доказывать, — вздохнул Мирон.
— Рано или поздно, но наказание падет на голову палача. Несправедливый поступок сей! Безвинен парень.
— И ежели был безвинным, разве не лежит он среди всех остальных? — махнул рукой жупын Костаке.
32
«Время зачинает государства, время сметает, долгое же царствование время обновляет».
Стояли последние августовские дни. Молодые журавли пробовали силу своих крыльев, готовясь к дальнему полету, ласточки сбивались в стаи, первые желтые листья слетали с деревьев.
Господарский двор, весь убранный гирляндами из еловых и сосновых веток, с флагами и знаменами на башнях и у ворот, ожидал высоких гостей. Сам воевода в сопровождении пышной боярской свиты, с блистательным войском, насчитывающим почти десять тысяч всадников, выехал из города под грохот барабанов и звуки труб. Вдоль дороги выстроились толпы людей в праздничных одеждах.
Коляски боярских жен и самой государыни, все заново отлакированные, сияли на солнце. Молодые бояре, верхом на арабских скакунах, молодецки озирались вокруг.