У женщин грехов не бывает!
Шрифт:
Жена с ребенком спускались в убежище. Сирены выли, и нужно было побыстрее выходить из квартиры. Вспомнили про кота. «Где кот?» – кота нигде не было. Он спрятался. Лерочкин кот боится сирен. Младший Лерочкин ребенок волновался на лестнице: «Кота убьют! Кота убьют!». «Не убьют!» – сказал Лера и вернулся домой, обещал найти кота, а сам за комп, ко мне.
И у нас была военная любовь. У него сирены и ракеты, у меня ученья новых «Сушек». «Су-37» отрабатывали полеты в условиях плохой видимости. Сирены выли, самолеты ревели, а мы ждали друг друга, чтобы кончить вместе. Я затыкала себе рот,
Я встала в постели. Проверила кондюк. Поменяла настройки. Подул холодный ветерок.
– Ты на влажность поставил, – говорю.
– От ведь! – Он всплеснул руками. – И задыхаюсь лежу!
Я поцеловала его лысую макушку. А он так виновато ресницами захлопал:
– Маленькая… Давай выпьем… По чуть-чуть…
А я обхохоталась. Он так смешно пузцом в комод уперся, бутылку открывал. И все-то у него для блядства приспособлено. И стаканчики у него маленькие серебряные в борсеточку помещаются. И ножичек у него раскладной. И лимончик он режет ловко – так приятно смотреть на его мягкие кошачьи лапки. А сахара-то у нас нет, и идти за ним не хочется, и горничную видеть не хочется, а и не нужен нам сахар, конфеткой закусим. Опс!
– За тебя, девочка моя… Дай поцелую.
– За тебя! – Я ему губы подставила.
Лера глянул на бутылку своего любимого «Хеннесси», на такую приятную пузатенькую литровую бутылочку, и выдохнул по привычке: «Ох, как хорошо по горлышку пошел».
Я включила телек. Убрала звук. И без звука узнала старенькое русское «Родственник! Рубль должен!». Этот фильм шел по местному каналу, все никак они не забудут советские шуточки.
Лера улегся рядом. Ножку на ножку положил. Закурил и кривенько хмыкнул:
– Вчера у нас был бурный секс.
– Мы не выспались. – Я подала ему пепельницу.
Я видела, видела, как хитро он смотрит, как подозрительно сканирует меня черными глазищами, так посмотрит, посмотрит и задерживает дыхание и… Сейчас, думаю, выдаст мне что-нибудь.
– Ты знаешь… – говорит и пузцо поглаживает, – у меня сегодня должна быть встреча с любовницей.
А я знала, знала все его приемчики: «Разозли девочку, и она загорится» – так это называется. Знала, но все равно повелась. Вижу всегда его белые нитки и покупаюсь как маленькая. Губенки у меня задрожали, я отвернулась, зажигалочкой щелкнула.
– Давно… – Он отступил на секунду. – Давно договаривались.
И опять бровью повел: «Ну, малыш, теперь твой ход».
– Мне все равно. – Я в простыню завернулась.
– А знаешь где? – Он решил подлить еще немножко.
– Знаю! В этой гостинице!
Я сначала легла на спину и в потолок посмотрела, но не видела ничего перед глазами. Даже не знаю, какая там люстра висела. Я видела черненькую суку с челочкой, которая чередует Леру с салоном красоты, одну недельку СПА – другую Лера. И Леру я тоже увидела, и его ладонь, Лерочкину узкую ладонь в этой суке.
Я вцепилась ему в горло и зашипела:
– Ты же знал, что я приеду! Отменяй!
– Я отменил, – он закряхтел, – уже отменил! Конечно, конечно, отменил.
И
Я водички попила, конфетку откусила.
– Мне плевать, – говорю, – я есть хочу.
– Маленькая, – он меня за ручку взял, – сейчас ресторанчик откроется. Тут напротив китайский. – И улыбнулся, заметил: – Остыли пальчики совсем…
Я уже начала одеваться. Сарафан достала легкий, прозрачный, Лера меня еще в нем не видел – и сейчас наблюдал с любопытством, как я бретельки подтягиваю. Я причесывалась и сама себе говорила: «Мне плевать, мне плевать. На мужчин не обижаются. Сама виновата. Кто я для него? Русская шалава. Секс-туристка. Монданутая баба». И вдруг какой-то черт дернул меня позвонить. Я открыла маленькую сумку, взяла визитку и набрала.
– Кому ты звонишь, заенка? – он спросил.
– В отель, – говорю, – пока не забыла… Мне нужно бронь отменить.
– Какую бронь, маленькая? – Лера включил звук у телевизора и щелкал по каналам.
– У меня там номер до конца недели.
– Ты оставила себе гостиницу в Иерусалиме?
– Да, – говорю, – на всякий случай… – И в трубку: – Гуд монинг…
Я сказала несколько слов. Меня не поняли. Все время спрашивали мое имя. Я погрешила на свой английский, отдала Лерочке телефон:
– Лера, это портье… Объясни.
Он прохрипел «Алле», со своим наглым ударением на «а», и сразу осекся. И замолчал. Глаза в потолок поднял и не дышит. Я красила ресницы. Серьезное дело – ресницы накрасить. А он спросил так тихо, просто, без упреков:
– С кем ты трахалась в Иерусалиме?
– Я?! – Я даже тушь размазала. – Трахалась в Иерусалиме?!
– Кто он? Араб?
– Откуда эти глупости? – я засмеялась. Честное слово, не ожидала таких вопросов.
– Он мне сейчас сказал, что вы хорошо отдохнули… И что ты не хотела ехать в Ашдод и собиралась с ним на Мертвое море…
А я сама не поняла, в чем дело! Я села к Лерочке на кровать. По ногам его гладила. Замерзли ноги у Лерочки, пальцы были совсем холодные. Я замяукала: «Фу! Это же портье! Какой мерзкий мальчик! Что он тебе наговорил?..». Лера не слушал, смотрел в потолок, бледный весь был и тихий.
– Что с тобой? – Я его поцеловала, след от помады стерла. – Забудь сейчас же… Срочно! Тьфу, тьфу, тьфу! Зачем ты его слушал…
– Я совершил большую ошибку, – он сказал. – Надо было сразу забрать тебя из Тель-Авива.
– Ерунда, – говорю, – ерунда… Мне в любом случае нужно было в Иерусалим.
Я спрятала глаза у него на груди, веселые у меня были глаза, вот я и спрятала. Руку ему чмокнула и думаю: «Йес!».
15
Лера говорил не с портье. Он говорил с гидом. Мне дали его визитку в отеле. «Вам нужно сопровождение?» – спросили. «Не знаю», – я хотела одна погулять, но визитку кинула в сумку и визитку отеля тоже взяла. Одна контора, поэтому карточки были с одинаковым логотипом. Только на одной маленькими буквами внизу напечатано «отель», а на другой «гид». Я перепутала. Перепутала я визитки! Попала на гида вместо портье.