У зла нет власти
Шрифт:
– Какие штучки?
– Слово великого забвения.
– Слово? Кто сказал это слово? – Я подобралась к нему почти вплотную. – Кого искать?
– Не знаю, – он смотрел мне в глаза своими изменчивыми, зеленовато-карими глазами. – Я воин, а не мудрец. Но у тебя в руках меч… Отыщи красную нить на изнанке и вели мечу шить этой ниткой.
– Мы уже… я уже нашла!
– «Вы» – вместе с некромантом? – Лесной воин сощурился. – Берясь за меч, всегда надевай перчатки. Никогда не выпускай рукояти и достигнешь цели… Но тебя ждет большая беда, если не раздружишься с некромантом, маг дороги.
Он снова вздохнул, огладил бороду и растворился в воздухе. Я осталась стоять в темноте, одна, под высоким и пустым куполом; догорала свечка, зажженная непонятно кем. Уж не призраки ли научились пользоваться зажигалками?
Надо было бежать во дворец и разыскивать Максимилиана, но Лесной воин совершенно меня обескуражил. «Никогда не верь некромантам»… Но Оберон верил Максимилиану!
От этой мысли у меня гора свалилась с плеч. Ну конечно, он ему верил! Он позволил Максу удалиться в замок и даже заступился за него перед Гарольдом. А мог ведь изгнать, как того алхимика, или вышвырнуть обратно за Ведьмину печать, да мало ли… А Лесной воин, понятное дело, не может простить Максимилиану вторжения в могилу. Тут старик в своем праве, нечего сказать…
Свеча погасла. Я смотрела ночным зрением, Храм-Музей больше не казался таким таинственным – он похож был на серо-коричневую чеканку. То, что Следует Помнить, громоздилось вокруг кучей хлама. Где-то здесь, мне помнится, были и перчатки…
Они нашлись быстро – старые, потертые, но еще годные, из добротной кожи. На полке, где они лежали, зеленел медный ярлычок: «Доставлено Аллелой, женой купца Николаса, в память о муже, потонувшем в море, его любимые перчатки из драконьей шкуры, которые он сам себе починял». Я помедлила; не обидится ли Аллела, если я возьму их? Такие дурацкие вещи и дурацкие надписи, а для кого-то память…
Мужа небось помнит, а Оберона забыла, сказала я сама себе мрачно. Столько ненужных вещей… И ведь сколько здесь может быть потерянных нитей!
Я неторопливо натянула перчатки купца. Они были мне велики, но кожа имела свойство плотно облегать. В самом деле драконья? Или купец приврал, красуясь перед женой?
Держать меч в перчатке было непривычно. Я принялась его пробовать, вертясь, как бешеная мельница. Минута прошла в пыхтении, потом Швея в моей руке сделалась тяжелой – и сразу потеряла вес. Я стиснула рукоятку крепко, как могла, и не напрасно: меч рванулся. Миг – и меня выбросило на изнанку.
Я ждала, что окажусь в сплошном переплетении нитей, вроде как в гнезде шелкопряда или логове паука. Ничего подобного: здесь, в огромном помещении с сотнями разных предметов, изнаночных узлов оказалось меньше, чем в кабинете Гарольда. Похоже, вещи, собранные в музее, отслужили свой век правильно и просто: нити, связывающие их друг с другом, уходящие в ворсистый ковер на полу, были прямые, не спутанные, без петель.
Зато сам «ковер» в своих пышных хитросплетениях доходил мне до колен. Я шла, проваливаясь по щиколотку в причины и следствия, в чьи-то давние связи, привязанности, в развязки давних споров. В одной руке я сжимала Швею, в другой – посох со светящимся навершием. Приходилось балансировать; я поддевала нитки кончиком меча,
Связи, струящиеся с музейных экспонатов, были темные, давние, похожие на круглые провода, на застывший в воздухе дождь. Причудливо переплетались нити вокруг носовой фигуры корабля, подвешенного над моей головой; я засмотрелась, угодила ногой в переплетения какой-то старой тяжбы и грохнулась.
Было такое чувство, что я упала в болото – мягко, но от этой мягкости пот прошибает. Опираясь на посох, я рванулась подниматься, встала на четвереньки – и увидела красный проблеск глубоко под сплетенным ворсом.
Нитка Оберона!
Отложив меч и посох, я двумя руками принялась раздвигать узлы и петли. Нащупала нитку – она была горячей. Ни начала, ни конца, кусочек нитки, сантиметров двадцать, и как его можно «вдеть в иглу» – непонятно…
Я поднялась. Ворсистый ковер, тихонько шевелясь, затянул красную нитку, как болото затягивает следы. Я потыкала в него Швеей – он чуть дернулся, как кожа большого зверя, и мне сделалось неприятно на него смотреть.
Я подняла голову – и уткнулась взглядом в гобелены.
Раньше – я отлично помнила – они были обращены к посетителям музея лицевой стороной. А теперь я видела их изнанку: рваную, неровную, в макаронно-провисших петлях, в узелках, похожих на дохлых пауков. И нельзя было разглядеть ни людей, изображенных на гобеленах, ни строений, ни лесов, ни пустынь.
Я долго стояла, будто не веря своим глазам. На лицевой стороне подвиги и походы, слава Королевства и его красота. А на изнаночной – путаница, узлы и петли. Но ведь это две равноправные стороны, и какая из них – правильная?
Даже самое славное деяние имеет на изнанке узелок. Я пытаюсь спасти Оберона – это благородное, правильное дело, и, сознавая это, я собой горжусь. А на изнанке… что останется на изнанке?
Мне вдруг сделалось страшно. Я вскинула Швею, мысленно прося вывести меня на лицевую сторону мира – и меч послушался неожиданно быстро. Рывок – и я на поверхности, только сердце колотится как сумасшедшее.
Гобелены снова повернулись ко мне «лицом». Пусть они были выцветшие и ветхие, но еще можно было различить и Ланса с его посохом, и молодого Гарольда, и все те испытания, которые мы когда-то вместе прошли. Ближайший ко мне гобелен изображал пустыню; мимо развалин, кое-где встающих из песка, шел караван. Впереди ехал человек на белом крылатом коне. Можно было различить морду коня, его выдающиеся зубастые челюсти, как у крокодила, и большие глаза – но там, где была вышита фигура всадника, нитки разлохматились, превращая фигуру короля в размытую тень.
Оберон.
Чего я испугалась?
Что там говорил Максимилиан про власть изнанки над человеком? Почему-то на ней нельзя оставаться долго?
Я помотала головой. Если идешь над пропастью – нельзя смотреть вниз. Где-то здесь, совсем рядом, тянется красная нитка; я не могу уйти, не отыскав ее.
Я взмахнула мечом. Швея слушалась меня с каждым разом все увереннее; гобелены, да и весь мир, снова обернулись ко мне изнанкой. Красная нитка должна бросаться в глаза; вот только много здесь пыльных гроздьев, грязных сплетений, заскорузлых узлов…