У зла нет власти
Шрифт:
Нитка мелькнула в толще «ковра» и снова исчезла. Я отыскала ее на ощупь, покрепче взяла Швею и начала, сжав зубы, надрезать тусклые старые нити. Это было страшно неудобно – меч-то длинный. Перерезанные нити почти сразу срастались вновь, только самые старые так и оставались висеть обрывками.
Красная нитка показалась на поверхности. Повела меня вдоль стены, мимо гобеленов. Я держалась за нее, почти не ощущая – временами она делалась как струйка дыма или как луч света, и тогда мне казалось, что я держу в руке пустоту. Но нить вела меня, явно куда-то пыталась вывести,
Это были старые записки. Стопка документов, сохранившихся на удивление хорошо: я могла читать их, не выходя с изнанки. Все они были прошиты нитями, и почти все нити были обстрижены – будто кто-то взял ножницы и отрезал все, что связывало документ с реальностью. Нити болтались короткой бахромой, легкие, будто корешки пожухлой травы.
«Отчет по расходу овса для лошадей». «Отчет по запасам зерна и овощей». «Отчет о расположении небесных светил в день начала путешествия». «Прогноз погоды в обитаемой части мира». «Летопись первых дней путешествия».
«Летопись» была очень толстой пачкой старинных, пожелтевших бумажных листов. Именно к ней тянулась красная нитка; я осторожно высвободила «Летопись» из ящика и, облокотившись на пыльную крышку, в свете посоха стала читать.
Страницы были перепутаны. Некоторые, скорее всего, вообще потерялись.
«…Все готово. С нами новый маг дороги, его зовут Лена Лапина. На вид девочка младше своих лет, но Его Величество уверен, что новый маг поддержит Королевство в пути…»
Мое имя – на страницах старой летописи. Я вошла в историю древнего Королевства; вот оно, мое имя, вписано в историю, вписано навсегда!
Мой восторг угас так же внезапно, как вспыхнул. Мало ли царей приказывало выбить свое имя в камне, увековечить какими-то статуями, пышными дворцами, гробницами до неба?! Статуи падали, камень трескался, имена стирались из памяти. Если забыли Оберона… то мне-то чем гордиться?!
«…Мы выступили. На торжественной церемонии Его Величество отдал мэру ключ от города… Начался путь по обжитым землям, погода хорошая, весна довольно сухая, но разведка доносит, что Ледяной фонтан непригоден для перевала…»
Летопись была написана двумя почерками. Или даже тремя; кто это писал? Я напрягла память; в дни, когда Королевство тронулось в путь, я только училась быть магом дороги, и вокруг было столько нового, странного, захватывающего… Может, это Ланс писал, уединившись в своем шатре? Или крючконосый канцлер, или оба по очереди? А может, сам Оберон приложил здесь руку?!
Я нетерпеливо пролистнула целую страницу, занятую нудным перечислением всего багажа, расхода продуктов, «добытых и растраченных ресурсов». Это точно канцлер, за каждой строчкой будто слышится его монотонный голос. А это…
«Не все, принадлежащие Королевству по праву, отправились с нами. Решение далось с трудом. Но запас прочности у Королевства высок, особенно с новым магом дороги. Решение идти или оставаться
На этих словах нитка, вплетенная в бумагу, вдруг высвободилась, и я увидела ее чуть размочаленный конец.
Мне приходилось вдевать нитку в иглу швейной машинки. Но в игольное ушко на мече – никогда; от волнения я даже промахнулась пару раз, хотя нитка была тоненькая, а ушко широкое.
Эти слова в летописи писал Оберон. Они были связаны с его исчезновением, связаны красной нитью. Мне казалось, король совсем близко, стоит только взмахнуть мечом; Швея отыщет спрятанное и соединит разорванное.
Нитка свободно свисала, продетая в отверстие на конце меча. Я осторожно поводила Швеей вправо-влево; ничего не случилось. Я ткнула в воображаемого противника. Нитка натянулась, сделавшись похожей на лазерный луч, и снова повисла.
– Ищи Оберона!
Ничего. Я нахмурилась, сосредоточилась, не желая отступать:
– Слово забвения!
Меч вдруг сделался тяжелым и продолжал тяжелеть с каждой секундой. Я уперлась острием в пол; меч, будто только этого и дожидаясь, глубоко вонзился в ворсистый ковер. Он уходил все глубже, вертикально вниз, утягивая за собой красную нитку. По моим расчетам, он должен был уже проткнуть насквозь каменный пол; перекладина утонула в ворсе, моя рука ушла в переплетение узлов и колтунов. Красная нитка исчезла из виду. Я упиралась изо всех сил, дергала его, пытаясь вытащить, но уже через секунду испугалась: а вдруг он и меня затянет туда, вглубь, в эту слежавшуюся путаницу?! Призрак Лесного воина велел мне ни за что не выпускать рукоятку… Но много ли он понимает в жизни, этот давно умерший лесовик?
Я решила рвануть меч в последний раз – и тогда уже, будь что будет, выпустить его. За мгновение до рывка Швея вдруг сделалась покладистой и легкой – я выдернула ее почти наполовину. Не успела удивиться; меч делался все легче, в следующую секунду я высвободила его совсем. Красная нитка, продетая в игольное ушко, оказалась переплетенной с незнакомой черной.
Я выпрямилась. Меч был будто картонный. Я двинулась к выходу, и красная нитка вместе с черной скользили, не путаясь, за мной; Швея между тем становилась все легче. Я совсем перестала чувствовать ее вес, а потом меч потянулся острием вверх.
Он поднимался все выше, нитки тянулись за ним, как корабельные снасти, закрепленные на верхушке мачты. Острие обратилось к куполу, красная нитка светилась, как новогодняя гирлянда, черная казалась просмоленным шпагатом. С тихим, внятным треском рвались все старые связи, все клубки и петли, высвобождая красную нить; я приподнялась на цыпочки. Через несколько секунд мои подошвы оторвались от земли, и меч уверенно потянул меня вверх.
Ладонь моя вспотела. Меч готов был выскользнуть, мне пришлось бросить посох и вцепиться в него двумя руками. Швея поднимала меня, это было похоже на жутковатый аттракцион, тем более что красная нитка празднично мерцала, а по лезвию Швеи бегали блики. Меч ли тянет нить? Нить ли поднимает меч?