Убийства в стиле Джуди и Панча
Шрифт:
Служащий замешкался.
– Простите, сэр. Если к нему придут посетители, они… то есть он предпочел бы, чтобы они не ждали его там. Это его последнее распоряжение. Простите, сэр. Вы понимаете. Это приказ. Доктор Кеппель – ну, он такой.
– Тогда, по крайней мере, – холодно сказал я, – мы можем сами снять номер. Мой секретарь очень устал…
Служащий охотно согласился. Хотели бы мы получить комнаты на том же этаже, что и доктор Кеппель? Да. Хотели бы мы смежные номера? Да. Служащий потянулся за двумя ключами, подвинул к себе бухгалтерскую книгу и подозвал ночного портье. Затем он улыбнулся.
– Простая формальность, сэр, – сказал он, – у леди нет никакого багажа, вы понимаете…
Я
Его комнаты находились на верхнем этаже. Мы прошли по коридору, устланному темным ковром, с едва ощутимым запахом затхлости, который часто бывает в старых отелях. Он был построен в незапамятные времена, комнаты в отеле были очень большие, и выкрашенных в белый цвет дверей с обеих сторон коридора было немного.
– Где, – спросил я портье, инстинктивно понизив голос, – номер доктора Кеппеля?
Он кивнул в сторону двух дверей слева, последних в конце коридора. Хотя в холле было сумрачно и горела лишь одна тусклая лампочка в стеклянной чаше на верхней площадке лестницы у лифта, мы отчетливо видели эти двери, и земля снова ушла у нас из-под ног. Обычно, насколько я помнил, древние замки на этих дверях можно было вскрыть пилочкой для ногтей или крючком для пуговиц. Но осторожный доктор Кеппель оборудовал обе свои двери йельскими дверными замками [12] .
12
Эти замки открываются не ключом, а кодом.
Эвелин за спиной портье подняла руки к ушам и со злостью потрясла кулаками. Две наши комнаты находились в конце холла, в узком коридоре, куда нас чинно проводили.
Затем я сел в одно из старых мягких кресел и оглядел комнату с высоким потолком, громоздкой люстрой и латунной кроватью. Занавески на окне слегка колыхались. Затем послышалась возня с замком на двери в боковой стене, дверь открылась, и вошла Эвелин. Она сняла шляпу, и ее темные, коротко подстриженные волосы были растрепаны. Она подошла к зеркалу над белой мраморной каминной полкой, достала из сумочки расческу и задумчиво принялась расчесывать волосы. И потом совершенно неожиданно Эвелин начала смеяться.
– Кен, – сказала она, – мы здесь. Но мы проиграли. Ты можешь вскрыть йельский замок?
– Нет.
Ее отражение смотрело на меня из зеркала.
– Завтра вечером в это же время, – продолжала она, – мы должны быть в «Голубом экспрессе», который отправляется на юг Франции. Готова биться об заклад, у нас ничего не получится. Мы не можем сейчас достать этот конверт…
Я заметил, что мы успеем на поезд и что конверт находится в пределах досягаемости. Наша комната располагалась на одной линии с апартаментами Кеппеля, нас разделяла лишь стена. Я подошел к окну и выглянул наружу, за развевавшиеся занавески. Уловки строителей восемнадцатого века имели свои достоинства: снаружи, всего в паре футов под окном, был каменный выступ, который тянулся по всей длине здания. Он проходил и под окнами Кеппеля. Выступ на шестьдесят футов возвышался над садом, деревьями за библиотекой и строениями школы, но был добрых два фута в
– Ты думаешь, так будет лучше? – тихо сказала Эвелин из-за моего плеча.
В кармане пиджака Чартерса лежал хороший складной нож. Я дал Эвелин указания:
– Мы не знаем, когда появится Кеппель, но это может произойти в любую минуту. Оставайся здесь и держи дверь в холл приоткрытой. Отсюда просматривается весь коридор, лифт и лестница. Если кто-нибудь пойдет…
– Как выглядит Кеппель?
– Я не знаю… Подожди! Бауэрс что-то говорил о нем. Маленький, на голове грива непричесанных седых волос, и он прихрамывает. Не спутаешь ни с кем. Но если ты увидишь кого-нибудь, кто выглядит опасным…
Она кивнула и быстро огляделась. Затем взяла с умывальника стеклянный стакан для зубных щеток.
– Ты прав, старина. Если ты сможешь открыть окно, не закрывай его, мы также оставим открытым и наше окно. Если я увижу, что кто-то приближается, я закрою дверь, а потом брошу стакан в камин и разобью его вдребезги. Ты услышишь. Только, Кен, ради бога, будь осторожен…
Я выбрался наружу. Мы все знаем, как это выглядит в фильмах: человек на дрожащих ногах движется по карнизу, и это кажется забавным. Но это не смешно. И это не так просто, как представляется… По какой-то причине ты чувствуешь себя голым. Ты больше обращаешь внимание на звуки: порыв ветра, шелест листьев внизу, шарканье собственных ботинок. Когда ты видишь мир под собой, кажется, что он разворачивается наружу, и все становится реальным лишь наполовину. И в этот момент твои колени и ноги начинают дрожать.
Я прижимался левым плечом к стене, а правой рукой шарил впереди себя. Было ощущение, что я слегка покачиваюсь, и наконец мои пальцы ухватились за раму ближайшего окна. Насколько я мог видеть, в номере Кеппеля было четыре окна. Я ухватился за раму ближайшего из них, чувствуя, как все тело горит, и двинулся вперед.
Окно было открыто настежь.
Открыто настежь. Даже жалюзи были подняты, и они слегка шевелились или хлопали, когда ветер становился сильнее, раскачивая ветви деревьев. Окно представляло собой пустой черный прямоугольник, в который проникало очень мало света. И мне это не понравилось.
В этом была какая-то гнетущая неопределенность. Казалось, окно заманивает тебя внутрь и жалюзи будто что-то шепчут. Моим естественным желанием было просунуть руку внутрь, ухватиться за подоконник с внутренней стороны и подтянуться. Но в мозгу раздался предупреждающий об опасности сигнал крошечного колокольчика. Я прилип, как компресс, к стене на высоте шестидесяти футов, но это не помешало внутреннему голосу тревожно шептать: «Берегись! Не прикасайся к этому окну. Не прикасайся».
Правой рукой я достал из кармана складной нож и нажал на кнопку, открывающую лезвие. Засунул нож внутрь, повертел им в пустоте и провел вдоль скользящей рамы. Ничего. Вдоль подоконника, насколько я мог разглядеть в тусклом свете, тянулось крошечное углубление. Я провел по нему лезвием ножа.
«Берегись. Не прикасайся к этому окну. Не прикасайся…»
А затем с грохотом, похожим на удар гильотины, оконная рама упала.
Тусклый свет вспыхнул на стекле, и грохот заполнил комнату. Я отпрянул назад, как на шарнирах. К нижней стороне рамы было прикреплено заточенное лезвие по всей длине окна. Если бы я автоматически просунул руку внутрь и взялся за внутренний край, четыре моих пальца сейчас лежали бы на подоконнике, отрезанные чуть выше ладони.
Эти мысли вихрем пронеслись у меня в голове. Когда я отшатнулся от окна, нож выпал у меня из рук, и я услышал, как он ударился о ветви дерева внизу.