Убийство на Оксфордском канале
Шрифт:
Кто-нибудь даже скажет, что она была права, отступив. Начальство не любит, когда среди женского личного состава есть раненые, особенно — инспекторы.
Но разве можно было просто дать ему уйти?
Ну уж нет.
Она дождалась, когда он оказался на нужном расстоянии, взмахнула ногой, как танцовщица в кабаре, и четко врезала ему по яйцам.
Глава 9
Удар пришелся беглецу не по вкусу. Лицо его побледнело, затем внезапно налилось кровью, а рот округлился от боли, словно буква О. Беглец сложился вдвое, ненароком боднув ее в живот.
Сзади уже подбегали двое в форме, с наручниками наготове. За спиной у Хиллари заулюлюкали и засвистели.
Рядом оказался Мэл; после пробежки по мосту он слегка задыхался, но улыбался так широко, что ему позавидовал бы сам Чеширский кот.
— Черт, Хилл, вот это удар! Прямо в яблочко! Давно такого не видывал!
— О да, девять целых девять десятых за артистизм. — Майк Реджис, на удивление совсем не запыхавшийся, посмотрел на задыхающегося краснолицего преступника. — У меня в детстве была рыбка гуппи. Очень похоже.
— И десять баллов за технику исполнения, — добавил Мэл с самым невозмутимым видом, и тут вокруг Хиллари сомкнулась толпа коллег, и все они кричали, смеялись и наперебой поддразнивали ее, соревнуясь в остроумии.
Томми следил за происходящим с противоположного берега — поначалу с облегчением, когда инспектор так ловко обошлась с нападающим, а потом и с завистью, потому что он никогда не осмелился бы присоединиться к дружеским подколкам. Вместо этого он пошел туда, где полусидела-полулежала на дорожке Джанин, а вокруг, не зная, что делать, переминались с ноги на ногу грузные констебли. Один вызывал по рации скорую.
Томми присел рядом.
— Ты в порядке?
Джанин громко и замысловато выругалась.
— Совсем охренел? Это, по-твоему, в порядке?
Ей было больно. Болело все тело. Она к такому не привыкла. Что еще хуже, она такого не ждала. Никак не ждала. Ранение при исполнении всегда казалось ей довольно абстрактной перспективой.
И уж конечно, она не знала, что будет так больно.
К горлу подступала жгучая волна. Девушку била дрожь. Краем сознания она понимала, что это серьезно. Больше всего на свете ей хотелось разрыдаться, выплакать все глаза, а потом попросить, чтобы ее отвезли домой к маме. Но она, конечно, сдержалась.
Рассеченную кожу жгло и щипало, Джанин хотелось потереть это место, но она знала: стоит ей оторвать руку от дорожки, и она снова шмякнется носом о камни.
Она не знала, куда деть лицо. Что они все встали вокруг и стоят с идиотским видом, глядя на нее, как провинившиеся овцы?
Как это вышло — с ней?
— Скорая уже едет, — сказал Томми, и ей разом стало вдесятеро хуже. — Ты, главное, не переживай.
— Не нужна мне никакая скорая, — огрызнулась она и начала вставать. Боль ударила раскаленным кнутом, пронзила спину там, где нанесла удар труба в руках преступника, и ударила в лопатки.
Мир поплыл.
Она легла на дорожку и стала думать об одном: только бы не стошнило.
Но страшная мысль все никак не уходила. Это серьезно.
Из фургонов, оставленных на Уолтон-стрит, спешно привели поисковых собак с проводниками, а экипаж лодки — всех пятерых — в то же самое время
Таннер, который должен был провести первые допросы и скоординироваться с тюремным начальством, уехал с ними, а Реджис, и это никого не удивило, решил остаться и поглядеть, что еще удастся обнаружить. Благодаря великому Гудини, как все разом стали называть почти сумевшего удрать парня, полицейские были практически уверены: на борту что-то есть, и напряжение мало-помалу начинало спадать. Когда же собаки, крупные суровые овчарки эльзасской породы, едва взойдя на борт, буквально обезумели, все окончательно успокоились.
Вернувшись в свое укрытие за припаркованной «маздой», Хиллари смотрела, как подъехала «скорая» и парамедики уложили сержанта на носилки. Удар был сильный, но Хиллари почти не сомневалась в том, что плечо уцелело. Ей очень хотелось подойти, но по опыту она знала, Джанин это не обрадует. Ей и так несладко, незачем добавлять к этому живой укор, которым станет для нее присутствие Хиллари.
Хиллари было известно, каково это — быть битой. Однажды, на вызове на домашнее насилие, она угодила под горячую руку домашнему боксеру, которому надоело колотить одну лишь жену.
Придется приглядеть за Джанин. После такого она может потерять веру в себя и никогда больше не обрести ее снова. Надо, чтобы она поняла: случившееся совсем не так страшно, как кажется, и смеяться у нее за спиной никто не станет. Это лишь опыт, тот самый опыт, на котором учатся все вокруг.
Говнюки-сексисты вроде Фрэнка Росса, конечно, так ей этого не спустят. Но если повезет, их нападки лишь закалят сержанта. Хиллари отказывалась верить в то, что Фрэнк Росс и ему подобные уроды способны хотя бы на волосок поколебать самоуважение такой записной блондинистой стервы, какой была Джанин Тайлер. По крайней мере, именно это Хиллари и скажет Джанин, когда та вновь вернется за свой стол.
На лодке раздались радостные крики, и Хиллари поняла, что дело на мази. Они что-то нашли.
«Что-то» оказалось очень солидным кушем. В итоге они все утро вместе с фотографами и оперативниками таскали то, что позже было признано одной из шести крупнейших партий наркотиков в истории всей долины Темзы.
Реджис и Хиллари сидели в машине инспектора и ели гамбургеры. Хиллари, правда, с удовольствием добавила бы к гамбургеру картошку фри и большой шоколадный молочный коктейль, но после такого адреналинового утра, можно, пожалуй, обойтись и без шоколадного вливания.
— Флетчер, наверное, все обои уже обглодал, — неразборчиво пробурчал Реджис, вгрызшись в бургер.
Хиллари кивнула.
— Бедняжка.
Реджис откусил еще кусок.
— Прямо до слез, правда?
В Большом доме уже, конечно, знали и об операции, и о грандиозном грузе крэка, кокса, героина, экстези и прочего невиданного доселе товара. Хиллари, Томми, Реджис и Мэл вошли в участок под гром аплодисментов. Приветственные крики и свист начались еще в холле (дежурный сержант добродушно стерпел это безобразие), и все встреченные на лестнице так и норовили хлопнуть победителей по плечу. Когда Хиллари наконец добралась до кабинета, внутри у нее растекалось тепло, и чувствовала она себя совсем размякшей.