Убийство на Оксфордском канале

Мартин Фейт

Отъехав от участка, он остановился на первой же придорожной стоянке. В пакете лежала пара старых брюк, кошелек — без денег, но с кредитками, о которых Хиллари наверняка не знала, баллончики с дезодорантом, облепленные по краю крышки зеленой дрянью с сильным запахом сосны, и книжонка в бумажной обложке.

Книжка оказалась триллером Дика Фрэнсиса. Гэри заглянул внутрь — как ни странно, книга была подписана Хиллари. Надо будет ей вернуть. Может, она захочет оставить на память.

Ага, ага. Оставит, как же. Сожжет, это вернее.

Пока отец был жив, он дарил ей только горе. Да и умерев, все никак не может остановиться.

* * *

Томми снова шел вдоль канала. Шумный Оксфорд остался далеко позади. Оцепление сняли, и «Кракен» оккупировали торжествующие копы из оксфордского участка.

Когда после рейда он вернулся в участок в привычном полусонном состоянии, какое всегда наступало после выброса адреналина, Хиллари без лишних предисловий довольно кисло напомнила, что у них на руках труп неясного происхождения, которым надо заниматься, пусть даже Реджис с Мэлом напрочь позабыли об Обломе.

После этого мрачного напоминания Томми вновь взялся за блокнот, где и обнаружил заметку: опросить обитателей лодок близ шлюза Дэшвуд, которых не было на месте в прошлый раз. А именно художника, любителя слонов, который, по словам одной из свидетельниц, подмечал все вокруг.

Небо затянули тучи, и солнце, с утра такое яркое, пряталось за ними где-то над горизонтом, но в остальном Томми повезло. Дверь расписанной слонами лодки была открыта, и из каюты доносились звуки радио.

Не имея возможности постучать, Томми встал снаружи и покашлял. Никто не откликнулся.

— Э-э, прошу прощения… Эй, есть кто-нибудь? — произнес Томми, чувствуя себя пиратом из кино. Что ж, по крайней мере, удалось обойтись без «Эй, на судне».

Радио умолкло, и мгновение спустя из двери высунулась копна светлых волос. В глубине этой массы проступало лицо. Длинные пряди падали на обнаженные плечи, длинная борода спускалась по голой груди, над верхней губой расположилась волосатая белесая гусеница, концы которой переползли на щеки. В лохматой копне поблескивали темные карие глаза. В следующее мгновение человек появился целиком. Он был вымазан в краске, присыпанной чем-то вроде опилок.

Такой идеальный типаж совершенно обескуражил Томми. Мужик, семидесятые давно тю-тю! Или это у них теперь нью-эйдж такой? Чем там занимался у себя на лодке этот тип, Томми знать не хотел. Он вообще чурался всего, что имело хоть какое-то отношение к краскам.

Томми представился и показал удостоверение. Художник окинул его оценивающим взглядом, как знаток на сельской ярмарке осматривает быка абердинской породы, но Томми предпочел этого не заметить.

Томми оттарабанил заученную речь о том, что в окрестностях был найден труп.

— И поэтому я хочу спросить вас, не видели ли вы в тот вечер чего-либо необычного.

Он изо всех сил старался, чтобы его слова не прозвучали обвиняюще, но художник

если и был задет, то виду не подал. Вместо этого он задумчиво прищурился. От этого Томми стало не по себе.

Пауза длилась долго. Томми откашлялся.

— Может быть, вы видели лодку, которая плыла быстрее положенного или не пришвартовалась до темноты?

— А, да. У нее на борту было написано «Тайм-аут». Претенциозное название, я считаю.

Когда так и не назвавший себя художник заговорил, в голосе его послышался сильный валлийский акцент. Томми не сразу понял его певучую речь, но мало-помалу сумел разобрать смысл сказанного.

— Значит, лодка называлась «Тайм-аут»? Вы уверены, что это было вечером восьмого числа?

— Совершенно уверен. На следующее утро дама с соседней стоянки жаловалась на волну от той лодки. Я ее тоже заметил — как раз в тот момент я рисовал глаз слону. А попробуй порисуй, когда тебе лодку раскачивают, — тут он рассмеялся. — Ну ты погляди, я — и жалуюсь, мол, не раскачивайте лодку!

От этого сочетания светлых волос, певучего голоса и взглядов, которые бросал на него художник, словно воображая его распростертым на ложе греха, Томми прошиб пот.

Но констебль Томми Линч был не из тех, кого легко испугать.

— Вы заметили, кто был за штурвалом? — спросил он самым строгим полицейским тоном.

— За штурвалом? А, да, старикан какой-то. Лет шестидесяти, пожалуй. Весь седой, худой что твоя борзая. Очень выразительное строение лицевого отдела черепа. Будь я портретистом, пожалуй, заинтересовался бы.

Томми моргнул, про себя надеясь, что у него строение лицевого отдела черепа самое заурядное. Зауряднее некуда.

— Понятно. Вы заметили на борту еще кого-нибудь?

— Нет. У них занавески были закрыты. Такие, в цветочек.

Художник тряхнул головой, и шевелюра его взметнулась вокруг лица. Томми предусмотрительно отвел взгляд.

— А разговоров вы на той лодке не слышали? — упрямо продолжал он.

— Ни голосочка.

Томми задал еще несколько вопросов, но больше ничего не узнал. И все-таки это было уже кое-что. Да, возможно, что «Тайм-аут» всего лишь превысил дозволенные четыре мили в час и тем его нарушения исчерпывались, — но Мейкпису, из Флетчеровых подручных, как раз было за шестьдесят.

Об этом обязательно надо рассказать Хиллари.

* * *

Фрэнк любил пугать своих стукачков — осведомителями и тем более информаторами он их называть не желал. Этот, что сидел теперь перед ним, был из самых мерзких. Фрэнк выдернул его с собачьих бегов, где тот привычно ошивался, отвесил пару подзатыльников, пообещал поставить двадцатку на номер четыреста тридцать семь, — и результат не заставил себя ждать.

Хотя, по правде, результат был так себе.

— Слушайте, мистер Росс, честно, я не по наркоте. Чего знаю — все сказал, — ныл стукачок.