Угличское дело. Кинороман
Шрифт:
– Эх, Русин,Русин. Сколь я хозяйке твоей Акулине яичек перетаскала, да масла, да сыру сычужного....Черт с тобой, крапивное семя.
– Не ругайся..Не ругайся, Макеевна.
Макеевна роется в сундучке.
– На вот.
– Что это?
– А то не видишь? Хвост лисий. Акулине твоей от меня подарок.
– Посмотреть еще надо. Чей это хвост.
– Посмотришь, когда дело сделаешь.
Огненно-белый хвост произвел заметное колебание в системе мироустройства отдельно взятого губного старосты.
–
– Вот это другой разговор, губной староста.
– Я к тебе писарчуков приказных определю.
– Ах, ты!
Макеевна хлестанула Ракова приснопамятным лисьим хвостом.
– Что ты! Что ты! Себе хотел их оставить. Они народ гиблый. Тихонючий....Да хватит тебе мамайничать. Согласна иль нет?
Макеевна бросила лисий хвост на колени Ракову.
– Чтоб тебя через два угла на третий.
ХХХ
Федор Никитич Романов помедлил на пороге и на цыпочках, чтоб и половица не скрипнула, прошел мимо спящего Субботы к заветному сундучку под иконами в красном углу. И только отбросил он крышку и только увидел туго набитые мешочки, как почувствовал прямо у шеи обоюдоострый кинжал, а вслед за ним и жесткий голос своего дядьки.
– Учи тебя не учи. Как медведь топотун. За Можаем слышно.
Федор Никитич развернулся, зло прошелся по горнице.
– Ничего себе...- говорил как бы себе, но, конечно, для Субботы.
– Думный боярин. Царю ближайший родственник.А у себя в дому ничего и сделать не могу.
Зотов спрятал кинжал и сел на разобранную постель.
– Мне твой батюшка...
– Батюшка мертв давно. Я теперь семьи глава и за все в ответе. Я ответчик.
– А деньги тебе зачем, ответчик? На баб ссадить снова?
– Не твое дело. Ты кто? Дворянишко худой. Мне смеешь...Смотри, Суббота. Одно мое слово и под кнуты пойдешь. Научишься свое место знать.
Суббота как-будто смирился. Встал и смиренно потупил голову.
– Прости, Федор Никитич. И в правду...Как будто места своего не знаю. Прости, Христа Ради...
Федор смягчился.
– Смотри Суббота, чтобы в последний раз.
– Ага.
– соглашался Суббота.
– В последний раз.
И тут же ударил Федора Никитича в грудь. Романов полетел в стену. Через мгновение поднялся и схватился с Субботой. Однако, старик был не плох. Совсем не плох. Но и Федор Никитич уступать не собирался.
– Старый ты, черт. Холоп дрянной.
– ругался Романов.
– Дам я тебе холопа. Соплежуй жухлый.
Дрались в запертой горнице, а входная дверь с другой стороны вся была облеплена дворовыми. Слушали чем дело закончиться.
Обессилев, Романов и Суббота сидели на постели. Федор чуть не плакал.
– Дай, Суббота.
–
– Он князь грузинский. Кочемой Абалханович.
– Князь грузинский, что ярыжка пинский. Таких князей на Тишинке на пятак дюжина.
– Дай, Суббота. Неужто честь Романовых не дорога?
– Это мне то? Ради нее одной и живу. И тебе пропасть не дам, Федор Никитич. Как бы ты не старался.
– Так а мне чего делать?
– Ко мне этого ярыжку направь. Я ему все сполна взвешу.
– Суббота...
– Пока не увижу, что повзрослел. Что можно тебе без боязни все передать...Федор Никитич, ты для больших дел рожден, а не для того, чтобы отцовское добро в зернь всяким прощелыгам просаживать.
ХХХ
Посольство провожали со всей возможной пышностью. От Успенского собора в присутствии царя и патриарха растянулся поезд из кибиток, телег и аглицкой кареты. В ней путешествовал митрополит Геласий. Все было готово, и князь Шуйский получал последние наставления от царя.
– Правды от тебя жду.
– говорил царь.
– Не утешения, но правды.
– Все сделаю, государь.
– Хорошо.
Царь Федор поцеловал князя Василия и передал ему глиняную свистульку.
– Царевичу положишь. Для него делал и сам хотел передать. Да вот не вышло.
Шуйский принял игрушку, а царь убрал с лица выступившие слезы.
Шуйский подошел к патриарху.
– Благослови, владыко.
Патриарх коротко перекрестил князя.
– Митрополит Геласий тебе верным подручным будет. За тебя и за него молимся.
Шуйский повернулся к Годунову.
– Правитель.
– Все что надобно уже сказано. В добрый путь, князь.
ХХХ
На выезде из Москвы, оставаясь незамеченными, Суббота и Федор Никитич наблюдали, как змеится караван посольства по старой казанской дороге.
– Как на войну, ей-богу.
– воскликнул Федор Никитич.
– Кто его знает как оно там все обернется.
Когда в пыли растаяла последняя телега, Суббота добавил.
– Что ж. И наше время пришло.
Он свистнул по-татарски. Из-за деревьев показалось несколько всадников.
– Зачем только едешь?
– спросил Федор Никитич.
– Дело есть.
– Челомкаться будем?- улыбнулся Романов.
– Это с девками своими проворачивай. Дай бог, на пару дней всего. Власьевну слушай, там по дому...На вино не налегай.
– Суббота. Ты мне может еще и про утирки скажешь?
– Вот ты, Федор Никитич голова. Чуть не забыл. Я Прохору Косому наказал, чтобы каждое утро. И это...