Угличское дело. Кинороман
Шрифт:
– Дозволь, государь.
Федор кивнул.
– Говори, князь Василий.
– Нужно посольство в Углич направить. Все основательно разузнать.
– Правильно!
Годунов поморщился. Опять этот червяк вертлявый.
– Пусть князь Василий во главе посольства встанет. Он правителя не пощадит, если Нагие правду пишут.
– Так тому и быть.
– воскликнул царь.
– Борису бояться нечего и мне тоже. Князь Василий принимай на себя эту ношу. Будь справедлив и не потворствуй лжи...
В тафье по-домашнему сидел Борис Годунов. Между столбиками денег на столе бумага с неряшливыми записками. Перед столом, диво дивное, тот самый боярин, который больше всех кричал против правителя. Годунов двинул к нему два столбика монет.
– Тебе, Иван Семенов. Крепко ты на меня сегодня лаялся.
– Виноват, благодетель.
– Ничего, ничего.
Годунов добавил еще постолбика.
– Чтобы и дальше мы с тобой в мире и согласии жили.
После того как остались одни правитель сказал Пеху.
– А это тебе.
Он показал на два туго набитых мешочка.
– Надо в московских концах раздать. Пусть рассказывают, что царевича черная болезнь погубила. И еще . В Углич нужно будет вернуться. За Шуйским присмотреть. Кабы не разыгрался наш князь на воле.
ХХХ
Ранним-ранним утром, пока никто не видит, Устинья, накинув на голову платок, вышла из дома попа Огурца. В руке держала деревянное ведро. Вошла в темный со щелястыми стенами хлев. Призывно замычала корова Зорька. Тут же неподалеку важно жевала траву верблюдица Васька. Устинья ласково погладила трогательную русскую буренку.
– Зорюшка, зорюшка. Соскучилась? Сейчас. Я тебе пособлю.
Устинья поставила ведро и огляделась.
– А где же скамейка.
И тут она услышала голос, идущий откуда-то из-под Васьки. Знакомый голос казака Рыбки.
– Чекай, сестра...Зараз я...трохи осталось.
Удобно устроившись на скамейке, Рыбка умело доил свою верблюдицу. Тугие струи глухо с каменным стуком падали в ведро
– Вот так так.
– сказалаУстинья.
– Казак Ваську доит.
– Чео на свете не бывает. Тебе ли не знать. А тут и дива никакого нет. Особенно, если Васька...Василиса Абдулаевна.
– А верблюжонок где?
– Потеряли верблюжонка. На Белой реке. А природа видишь, как будто и не верит.
– И правда Василиса Абдулаевна.
– попыталась погладить верблюдицу Устинья .
– Гонору как у новгородской посадницы.
ХХХ
В опустевшем утреннем Угличе редкие прохожие жались к глухим бревенчатым забором. Необычайно тихо. А ведь вчера все было. И у Троицких ворот у полузасыпанного рва жена Битяговского и Волохова точно знали. Все было и ничего уже не изменишь.
– Похоронить дайте.
– молила жена дьяка вооруженных холопов Нагих.
– Что им как собакам бездомным здесь гнить?
– Приказу
– Пустите хоть поглядеть.
– А что там глядеть. Лежат и лежат.
Жена дьяка и Волохова встали на краю неглубокой ямы, и внезапно Битяговская бросилась вниз и упала на обезображенное тело своего мужа.
ХХХ
В покоях своих Михаил Нагой кормил умытого и начищенного Андрюшку Молчанова.
– Не быть тебе старцем святым, Андрюха. Всего два дня на хлебе и воде, а жрешь так словно два месяца в голодухе.
– А я и не рвусь.
– отвечал с набитым ртом помяс.
– Нет у меня такого склонения.
Втолковывал Нагой.
– Царевича нужно в лучшем виде представить. Лежать ему долго придется. Когда из Москвы посольство придет.
– Есть нужные травки. Если царица дозвол даст Все таки дите ее резать...
Нагой не выдержал. Влепил Молчанову со всего размаха в скулу. Вместе с чашками и тарелками полетел Андрюха вниз. Нагой не отставал и бил незадачливого колдуна мягкими сапогами.
– Как о царе говоришь? Как?
Андрюха скулил, изворачивался, кость мозговую изо рта не выпускал. Когда доведется еще попробовать?
ХХХ
Нагой втолкнул помяса в большой покой угличского дворца, где была установлена домовина с телом царевича. У домовины на приставном стульчике сидела царица Мария. Нагой толкает Молчанова в плечи.
– Нужно так сделать, чтобы тлен его как можно далее не взял и...Сестра?
– Не пойду...мой сын.
– Гляди. Это.
Михаил указал на рану пересекшую горло.
– Горло ему надо сильнее взрезать. Чтобы ни у кого сомнения не осталось.
ХХХ
Недалеко от Углича сидел Рыбка на берегу у самого края воды. Мечтательно смотрел на воду и вдруг резко поднялся. Сорвал одежду. Грудь и живот прикрывал широченный крест из железных толстых полосок. От пупа до самого горла. Рыбка решительно взмахнул руками и побежал вперед. У самого края внезапно остановился и опустил большой палец ноги в воду. Потом закричал выдернул палец из воды и побежал назад к одежде. Мимо одевающегося Рыбки, Каракут направил лошадь в реку. Потом спросил.
– Как Волга матушка?
– Жуть как холодна, бессердечница. Что делать будем, Федор? Ехать пора.
– Казну спрятали. Можно и повременить.
– Что нам здесь?
– Дьяка убили. С царевичем неясно, что произошло
– А нам какое дело. У нас своя забота.
– Так то оно так. ..Я думаю. Теперь Суббота Зотов сам сюда пожалует. И до Москвы ждать не придется.
Рыбка ближе подошел.
– Говори правду, Каракут.
– Правду? Вот тебе правда. Не дьяк это не он.
Каракут показал Рыбке нож с треугольным светлым клинком.