Угличское дело. Кинороман
Шрифт:
– А ножик он так к шее приставил?
– показал Каракут.
– Кажись так. А как иначе?
ХХХ
Торопку привязали к лавке. Позорно, в одном исподнем. Чудесный кафтан Устинья разложила на столе и щедро посыпала его солью. Говорила, как ни в чем не бывало.
– Узвар грушевый вязок, а соль все одно вытянет. Макеевна и не заметит.
Торопка укорил Огурца.
– Что ж это, батюшка Огурец. Как
– Не ведал я, Торопка.
Даша объяснила.
– Казаки матушку чудесным зельем опоили. Будто она умерла, а на самом деле заснула крепко-крепко. А потом проснулась?
– А руки зачем связали?
– Это ты к чему надобно подобрался.
– одобрил Рыбка.
– Не скажу.
– замотал головой Торопка.
– Да и кто мне поверит?
– А матушка? Матушка у тебя жинка нетерпимая к сплетням. Не терпит она когда сплетня мимо нее пролетает.
– Сказал же...Не скажу. Батюшка Огурец?
– Охо-хо, грехи наши тяжкие.
– вздохнул Огурец и начал развязывать Торопку.
ХХХ
С трудом митрополит Геласий выбрался из аглицкой кареты. Огляделся. Посольство остановилось прямо в лесу. Подбежал служка. Митрополит зло отмахнулся.
– Куда идти?
– Здесь недалече.
– поклонился служка.
– На полянке ждут.
– Посох дай.
– Пасхальный?
– Совсем сдурел. Простака давай.
Опираясь на крепкий и без всяких изысков посох, Геласий вышел на поляну. Там его ждали Шуйский и Вылузгин.
– Чего это ты, князь, надумал?
– спросил Геласий.
– Вон он Углич...Там бы и собрались.
– Обговорить кое-что надо, владыко.
– Так говори. Чего томишь, князь.
– сказал Вылузгин.
– Что же. Тогда так. Как в Угличе окажемся, Нагие на нас по одиночке набросятся.
– И зачем это?
– спросил Геласий.
– Затем что им терять нечего. Совсем у них край.
– Да про что ты, князь?
– не понимал Вылузгин.
– Ладно. По-другому зайду. Мы здесь люди свои и скрывать нам нечего. Иногда долговременная польза совсем не видна, когда она за горами из сегодняшней алчности. Так сказано в писании.
– Что сказано?
– Там што хошь сказано. Тебе ли не знать, отче.
– Чего темнишь, князь? Говори напрямую.
– Напрямую. Так напрямую. Когда Нагие вам подарки начнут совать.
– Что ты, князь.
– возмутился Вылузгин.
– Я князь, ты дьяк. Нам ли не знать как все устроено. Вы посулы Нагих берите. Течение жизни не задерживайте. Что хотите то и обещайте, но все будет так как я скажу.
– Не справедливо.
– сказал Вылузгин.
– Не справедливо.
–
– И греховно, словно, во втором послании к коринфиням побывал. Значит к истине приобщился.
ХХХ
Торопка в старой рясе попа Огурца, вместе с Дашей шел по улице. Сбоку бежал Барабан.
– А за кафтаном завтра приходи.- говорила Даша.-Матушка сделает как новый будет.
– А ты?
– Что я?
– А ты завтра будешь?
– А тебе зачем?
– Да так. Незачем. Так будешь?
– Буду. А ты, кудлатик, будешь?
Торопка зло сказал с ревностью.
– И никакой он не кудлатик. Барабаном его кличут.
– Барабашка. Барабан.
– гладила Дарья собаку.
– Блохастый он и слюни пущает.
– А у тебя кафтан малиновый и что?
– рассмеялась Даша.
– Вот. Вот.
– не понял шутки Торопка.
Они остановились.
– Дворами тебе надо.
– сказала Даша.
– Увидят в рясе, засмеют.
– Так я пойду?
– Иди. До свидания, Барабан.
– И что в тебе такого?
– удивлялся Торопка, когда они вместе с Барабаном пробирались дворами домой.
– Ни рожи ни кожи и воздух портишь не по расписанию. Э-э-эх, что за жизня непутевая.
ХХХ
У церкви попа Огурца Каракут встретил Дашу.
– Торопка не от нас топал?- спросил Каракут
– От нас.
– Устинью встретил?
– Не уследили. Не званным явился.
– Что же? Когда-нибудь так все равно бы и случилось. Век таить не смогли бы. А Торопка ничего... Он парень хороший. От него беды не будет.
– Когда уже в Сибирь пойдем, Каракут?
– Скоро В Москву с Рыбкой съездим. Казну сдадим и назадпойдем.
– Скорей бы. Тяжко стало в Угличе. Как перед грозой.
– А ты, Дарья, не бойся.
– А я и не боюсь. С вами не страшно. С тобой не страшно.
И так она посмотрела на Каракута, что Федор не выдержал.
– Ох, девка. Глазами до сердца прожигаешь. А ведь напрасно ты это.
– Это почему же.
Каракут ударил пальцами по левой стороне груди.
– Нет там ничего кроме камня острого. Давно уже ничего нет.
ХХХ
Поезд посольства втянулся в горловины узких улиц Углича. На улицы высыпали жители и мальчишки сидели на заборах. Но все сидели тихо и молчание предгрозовое захватило всех. Переговаривались между собой так, чтобы не слышали посторонние уши или шептали себе под нос, как Русин Раков.