Угличское дело. Кинороман
Шрифт:
– Эка их навалило. Неспроста. Неспроста. Кланяйтесь, кланяйтесь угличане. Шапки ломать не ленитесь. Может пронесет.
Мимо проехали царские приставы и впереди всех Пех. Он Русина Ракова не видел, а вот староста на него смотрел во все глаза. И взгляд у старосты был глубоким и вспоминающим...
ХХХ
На красном крыльце собрался весь клан Нагих. Ждали. Смотрели на маленькие
– Кажись, едут!
Все зашевелились. Тобин Эстерхази протянул царице пузырек.
– По капельке, матушка, не больше.
Царица открыла пузырек, через мгновение ее глаза стали влажными от тонких прозрачных слез. Вначале в открытых воротах появилась рейтарская рота. Ушла влево. Потом черные всадники Пеха, до краев заполняя весь двор.
– Круль польский на Псков идет.
– осклабился Афанасий Нагой.
– Наше дело, братец, поважней чем круль польский.
– ответил ему Михаил.
Шуйский и Вылузгин выбрались из своих возков и стояли посреди двора. Ждали когда толстобрюхая карета митрополита проберется через ворота. Геласий, опираясь на служек, выбрался на улицу и посольство пошло к красному крыльцу. Василий Шуйский остановился перед царицей. Выбрался из нужной, но затянувшейся паузы и склонил свою голову.
– Не думал, царица, что в таком горе нам свидеться придется. Царь, патриарх и Дума приговорили нам на месте рассудить, что с царственным отроком свершилась. Кто виноват в том, что пресекается род царя Ивана.
Царица ответила соответственно.
– Лишь справедливости от вас требую и суда божьего над виновными.
– За тем и приехали. Этого одного и желаем.
– в тон ей сказал митрополит Геласий.
ХХХ
Макеевна, словно, приклеилась к подслеповатому окошку. Наблюдала, потом встрепенулась, и лишний раз махнула тряпкой по чистому столу. Из сеней она услышала голос Русина Ракова.
– Макеевна. Дома?
– Дома. Дома.
Вошел староста, а вслед за ним богато одетый молодой дьяк. Фанфоронистый, пусть и пятивековой свежести, но все же москвич.
– Как это вы проскочили. Барабан и не лаял вовсе.
– А он у тебя лает совсем? Задумчивый Барбос.
– Когда надо не заткнешь.
– отмахнулась Макеевна.
– Гость вот к тебе. На постой. Дьяк Разрядного Приказа.
Дьяк важно склонил голову.
– Акундин Степанов сын Корявкин....Позвольте? А где же здесь спать.
– Как где...Да вот..- Русин Раков хлопнул по твердой лавке.
– Лавка какая мягкая.
– И постели нет.
– тянул свое дьяк.
Макеевна начала заводиться.
– Будет тебе постеля...Чурбанов во дворе валом. Один под голову, вторым
– Макеевна!
– погрозил Раков пальцем.
– А что...Я ничего...С дороги гость....Может кашки-малашки? Скажи, староста, какая у меня кашка?
– Ох и знатная. Густая да сытная.
– На маслице козлином да зерне воробьином.
– Макеевна! Чтоб тебя.
Дьяк был спокоен и пока на иголки Макеевны не поддавался.
– Ничего, староста. Я привык. По нашему царству-государству много где бывал. Москву с собой не запрячешь, приходится с грубостью и невежеством жить.
Акундин осторожно колупнул стены, обитые рогожей.
– А клопов тут, наверное, клопов...Как у жида денег.
– Это у меня-то? У честной вдовы?
– Не буду я тут жить, староста. Грязно, хамовато и не по чину.
– Что? Мной брезговать? Не пущу, не пущу тебя, хлыщ московский. Ты мою заботу на всю жизнь запомнишь. На всю Москву будешь потом звенеть как тебя честная вдова Макеевна в Угличе встречала.
– Вот и ладно.
– быстро согласился Раков.
– А я дальше побёг.
Он осторожно обошел ухват, который выставила Макеевна против привередливого дьяка.
ХХХ
А ласкались и миловались царь Федор и царица Ирина как дети малые только-только друг друга познавшие. Хотя и 10 лет были связаны между собой.
– А вот еще про чертей зеленых...- говорил царь Федор.- Анчутка баюн сказывал. Был когда-то Любомир воин.
– Прямо Любомир?
– Царица.
– Молчу, молчу. Сказывай дальше, государь
– Так значит, Любомир. Пошел он в страну Горстию.
– Зачем?
– Зачем? Не помню. А пошел и встретил этих чертей зеленых. А они ему и говорят... Там еще горшок был с золотом...А он их всех порубил....Чего смеешься?
– Горшок?...Далеко тебе государь до Анчутки баюна.
– Правда, правда, Иринушка...
– Чего загрустил, государь?
– Так мне царевича жалко.
– И мне...Да что ж поделаешь, коли бог так управил.
– Если бы бог. Сомневаюсь, что небесный это промысел. Разве может быть бог жестоким? Люди черные могли это свершить.
– Посольство возвернется все представит как оно там было.
– Ой ли...
– Что ты, государь? Или знаешь чего?
– Да так...Но тебе скажу. У меня в Угличе и свои глаза есть. Должен я знать как там на самом деле и если...
– Что?
– Ничего..Так.
– Ты свет мой. Ближе и нет никого,, и не будет. Поэтому не таись. Я брата защищать не буду.
– А я винить запросто так...А твои слова запомню, любушка.
– Так как же сказка про зеленых чертей.
– Что ты? Что ты? Милая.