Ураган. Последние юнкера
Шрифт:
— А вы не помните их фамилии?
— Позвольте, одна, кажется, Краевская. Она ухаживает за подполковником, князем Хивинским, а другая, если не ошибаюсь, Воробьева. Она приставлена к одному тяжелораненому моряку.
«Нашел!» — обрадовался Карягин и вслух добавил: — Извините, сестра, за беспокойство. Что ж делать? Волей-неволей нам придется отказаться от нашего проек-
та. Мы и не предполагали, что сестер так мало. Извините за беспокойство!
— Куда же вы так торопитесь? Выпейте еще стаканчик, —
— Нет, благодарю вас. Я имею еще массу поручений. Боюсь, что не успею их выполнить. Времени так мало.
«Так этот мальчик была она, — рассуждал Карягин, возвращаясь домой. — И как я мог не узнать ее? Ну, теперь можно будет начинать действовать».
При входе в ворота Карягин чуть не столкнулся с выходившим из них Кудиновым. Вежливо поклонившись, он хотел было пройти во двор, но Кудинов остановился в воротах и, не отвечая на поклон, смерил его насмешливым взглядом с головы до ног и, засвистав какой-то мотив, двинулся на улицу.
Вся кровь бросилась Карягину в голову. Он хотел было догнать обидчика, но удержался, вспомнив, что его положение, на другой день после плена, далеко не прочно.
— Кто это сейчас был здесь у вас? — спросил он у Зайцева лишь только вошел.
— Ах, ты встретил его? Какой-то моряк. Приходил справиться о тебе.
— Обо мне?
— Да, спросил, какого ты полка и как твое имя и отчетливо. Когда же я ему предложил обождать тебя, он мне заявил, что ждать тебя не хочет и что вообще не желает тебя видеть.
— Что за идиот!
— Может быть у тебя с ним была какая-нибудь стычка.
— А как его зовут?
— Отрекомендовался он штабс-капитаном Кудиновым.
— Нет, не помню такого.
— А ну и черт с ним! Маниак какой-нибудь, — решил Зайцев, подсаживаясь к столу, на котором кипел самовар.
Глава V
— А я к вам с донесением, — провозгласил Кудинов, входя в комнату и пожимая руку Наташи.
— Тише, тише, ради бога! — остановила она его.
— Николай Николаевич только что заснул. Садитесь же. С каким это вы донесением?
— Я же вам вчера обещал навести справки относительно ротмистра Карягина. Оказалось, что он действительно N-ского полка и Матвей Всеволодович по отчеству.
— Значит, это он, — задумалась Наташа.
— Без сомнения, это ваш знакомый.
— Ну уж вы меня избавьте от таких знакомых, — опротестовала она. — Просто я с ним встречалась, но знакомой с ним вовсе себя не считаю.
— Не сердитесь, Наталия Владимировна, это я пошутил. Откровенно говоря, я и сам не желаю быть с ним знакомым. Сегодня я с ним встретился. Он так вежливо раскланялся со мной, отдал честь, а я смерил его с головы до ног и, не отвечая на поклон, пошел своей дорогой.
— Напрасно! Ведь Глеб Николаевич говорил же, что если Корнилов принял его в армию, то вы должны относиться
— А сами, небось, не желаете быть с ним знакомой?
— Я другое дело. Я женщина. А кроме того у меня с ним старые счеты. Ну, что новенького узнали? Не слышали, когда в поход? — переводя разговор на другую тему, спросила Наташа.
— Нет, о походе ничего не слышно, а вот могу рассказать одну забавную штуку, которая сегодня со мною случилась. Понимаете, возвращаюсь это я с разведки о Карягине, да по ошибке не в те ворота зашел. Ошибку заметил только тогда, когда уже в хату попал. Я уж собирался уйти, как смотрю, выходит какая-то молоденькая бабенка.
— Куда же вы, господин офицер? Зайдите помянуть моего покойничка. Уж коли вошли, не обидьте бедной вдовы.
— Делать нечего, — думаю себе. — За что обижать бедную женщину. Изволь, — говорю. — Помянем твоего покойничка. Вхожу это я с ней в маленькую горенку. Смотрю, стол накрыт белой скатертью. Кутья, водка и разные закуски на столе. Даже пирог с капустой. За столом человек шесть мужчин сидит. Не то казаки, не то иногородние. Садитесь, говорит, господин офицер. Все встали, очищая мне место.
— Кто ж покойник то тебе был? — спрашиваю бабу, которая и водки мне уже налила.
— Мужем приходился мне покойник. Мужем.
— А имя как?
— Васильем звали.
— Выпил это я рюмочку, перекрестился, как полагается в таких случаях, и говорю: помяни, Господи, раба твоего Василия.
— А от чего помер-то покойник?
— Да повесили, кормилец, вчера.
— Как повесили? Кто повесил?
— Суд повесил. Он, вишь ты, председателем комитета бедноты был, вот за это суд его и засудил, — заливаясь слезами, объяснила мне она.
— Вот, думаю, так штука. На поминки к казненному нами большевику попал. Однако делать нечего, надо выходить из создавшегося положения. Я опять перекрестился и, как ни в чем не бывало, опять — помяни, Господи, раба твоего Василия. Съел кусок пирога, да давай бог ноги. Уж очень неловко себя чувствовал.
— Еще бы, — улыбнулась Наташа. — К своей же жертве на поминки попасть. Это довольно редкий случай, я думаю. Да как же это вы среди бела дня воротами ошиблись?
— Так хата-то этого Василия рядом с нашей.
— Ах, так вот почему сегодня ночью я слышала женский плач и причитания. Да, неприятный случай. А у меня к вам, Василий Семенович, просьба. Не проводите ли вы меня сейчас в лазарет? Необходимо перевязочных материалов для Николая Николаевича достать, а расположения лазарета я не знаю.
— С большим удовольствием. Только как же вы раненого оставите?
— А сейчас Глеб Николаевич должен прийти, он и посидит с братом, — натягивая высокие сапоги, отвечала Наташа.
При выхода из дверей они встретили Глеба.