Ураган. Последние юнкера
Шрифт:
Часа два или три продолжалась ловля рассеянных по станции красных. Между тем погода изменилась. Снег прекратился. Ветер разогнал тучи и стих. Погода стала прекрасной. Огромная полная луна выплыла из- за горизонта и осветила своим бледным светом только что взятую станицу. По улицам взад и вперед двигались патрули добровольцев.
— Господин лейтенант, — нагоняя на одной из улиц патрулировавшего Глеба, остановил его офицер связи. — Вас командир роты просит.
— А где он?
— Вон в той хате, в которой огонь светится.
— Ага.
— Господа, меня ротный командир зовет. Он вон в той хате. Вы же, пока что, погрейтесь немножко. Идите вон в эти соседние хаты. Но только, боже сохрани, не теряйте связи друг с другом и со мною.
— Здравствуйте, лейтенант, — приветствовал Глеба уже успевший отогреться Дукаров. — Маленькую неприятность должен вам сообщить. Сейчас получил распоряжение о том, что наша рота назначена на остаток ночи в сторожевое охранение. Ранним утром нас сменит первая рота, а пока, хочешь не хочешь, придется померзнуть.
Глеб поморщился.
— Что же это, господин ротмистр. Нашу роту, что называется, и в хвост и в гриву. Ведь люди насквозь мокрые.
— Знаю, знаю. Да что поделаешь. Приказание категорическое. Ах да, это вы захватили комиссаров.
— Да, накрыл их еще не одетыми. Почивать изволили, пока мы станицу брали.
— Но представьте себе. Когда ваши моряки привели их в штаб, я как раз был там в это время, так один из них заявил, что он офицер. Ротмистр Карякин, какой- то. И что он попал на Дон специально, чтобы явиться в нашу армию. Даже предписание от нашего московского агента представил.
— Ну это он врет, — решил Глеб.
— Да вот подите же. Доказывает, что для нашей же пользы выпросил у красного командования назначения в командиры того отряда, который мы сегодня выгнали из станицы. Уверяет, что нарочно не принял элементарных мир предосторожности, чтобы облегчить нам занятие станицы.
— Врет негодяй, — повторил Глеб.
— Да и мне тоже сдается. Впрочем, кто его разберет. Посмотрим, как решит Корнилов.
— Ну а другой мой пленник?
— Другой-то, несомненно, комиссар. Его то уж, наверное, повесят.
— Так в каком же месте прикажете выставить караул от моего взвода?
— Займите-ка вы северный выход из станицы.
— Тот самый, через который сегодня бежали красные?
— Да-да. А вот вам записка с паролем и с пропуском.
Яркое солнце освещало белый снег, покрывавший поля, крыши домов и висевший пушистыми, нежными массами на ветвях деревьев. Налетавший иногда легкий ветерок сдувал его на неосторожных прохожих. Станичная площадь с большою церковью посередине, несмотря на ранний час, была оживлена. Множество людей сновало взад и вперед. Тут были и добровольцы, но главным образом здесь суетились местные жители.
— Никита, а Никита, — раздавался пронзительный женский голос из середины небольшой кучки людей, которые обступили какое-то деревянное сооружение, над окончанием
— Шафот, — отвечал флегматичным тоном Никита.
— Чево такое?
— Шафот, тебе говорят. Шафот, на котором комиссаров вешать будут.
— Значит, виселицу? — не унималась любопытная баба.
— Дура. Сказано шафот. То по-старому виселицей называлось, а нынче шафот.
— Ишь ты дело какое.
— А кого ты оказал, вешать-то будут.
— Известно кого. Комиссаров да камячейку.
— Это какую же камячейку?
— Фу ты дура какая. Да ты что не знаешь что ли Василия Прохорова, Семена Федорова...
— А, так, значит, бедноту. Так ты бы так прямо и сказал. А то «камячейка», — осердилась баба.
В толпе послышался смех.
— А когда же вешать начнут?
— Обожди маленько. Еще на суд их поведут.
Внезапно толпа насторожилась.
— Ведут, — пронеслось над ней.
Все обернулись к небольшому сараю. Из открывшихся дверей вышло несколько добровольцев, окруживших небольшую группу арестантов. Пересекая площадь, шествие направилось к двухэтажному дому, над которым развевался трехцветный флаг.
— Это что ж, Корнилов сам судить будет? — снова послышался голос любопытной бабы, но ей никто не ответил.
В доме, куда привели арестованных, помещался Корнилов со штабом и там же сегодня заседал военно- полевой суд. За небольшим столом, покрытым белой скатеркой, сидел председатель, пожилой генерал. По обеим сторонам его поместились члены, а за отдельным столиком у самых дверей — молодой офицер, исполнявший роль делопроизводителя. Кроме суда в комнате находилось еще человек десять жавшихся у стен свидетелей и священник, только что окончивший приводить их к присяге.
— Благодарю вас, батюшка. Пока ваши услуги больше не нужны, — обратился председатель к священнику. — Ввести подсудимого, именующего себя ротмистром Карягиным, — приказал он делопроизводителю.
Двери отворились и, сопровождаемый двумя добровольцами с шашками наголо, вошел Карягин. В его голубых, нагло смотревших глазах, нельзя было прочесть страха или беспокойства. Держался он весьма свободно. Подойдя к столу, он вежливо, но не подобострастно, а с чувством собственного достоинства, поклонился.
— Назовите ваше имя, отчество и фамилию, — начал председатель, не глядя на него и не отвечая на поклон.
Карягин повиновался.
— Вы обвиняетесь в том, что забыв совесть, честь и свое офицерское достоинство, если только действительно офицер, командовали бандой красных разбойников, действовавшей против нас и нашей родины.
— Ваше превосходительство, — начал Карягин твердым голосом. — Я не собираюсь отрекаться от того, что я действительно командовал этой бандой. Мало того. Я должен доложить, что сам просил красное командование...