Услышь меня, чистый сердцем
Шрифт:
— Выходит так. В общем, нас выгнали из-за фашистских флагов.
— Ничего не понимаю. Каких фашистских флагов?
— Со свастикой, — Стас разнервничался. — Нет, Валена, не хочу рассказывать. Очень противно об этом вспоминать.
Весь вечер Стас был в угнетенном состоянии.
А когда мы засыпали, сказал:
— Когда нас с Колей Попковым выгнали из Школы-студии, я поехал домой, в деревню. Несладко мне там пришлось. Матушка стеснялась перед всеми, что я бездельничаю, и резко поставила вопрос о работе. Вернулся в Москву. Почему-то был в валенках, наперед зная, что в них нельзя ходить по Москве.
Ну… приехал я в Москву… В кафе «Синяя птица» читал рассказы Шукшина. Кормили.
Потом стал жить в Химках у Юрия Михайловича. Этот человек готовил ребят в театральные институты. Ну, учил… кое-чему… Научил, например, каждое утро есть геркулесовую кашу с поджаренным луком. Я даже привык к ней, к каше. Силу она дает. Англичане не дураки в этом вопросе.
Весной стал поступать в Щукинское и поступил…
Попков никогда не бывал у нас в гостях. Никогда Стас его не вспоминал.
Как-то Стас, Наташа Егорова, я и Попков зашли на Арбат, на улицу Вахтангова, где моя мама жила. Я, кажется, вернулась из киноэкспедиции… Но я плохо помню этот день, а Попкова и вовсе не помню.
Так что еще о Попкове?..
Мы встретились случайно вечером на Пушкинской плошали. Я хорошо запомнила весь этот день — 10 апреля 1978 года. Был понедельник. А по понедельникам Театр Вахтангова работал на двух площадках: у себя и на сцене Театра имени Моссовета.
Этим вечером Стас должен был играть в Театре Моссовета. Настроение у него было скверное, и ему не хотелось ехать на спектакль.
Мы ужинали у моей мамы. Я старалась его развеселить и предложила проводить в театр.
— Я тебя провожу, а сама пойду в учебный театр и посмотрю наших студентов в спектакле по Шукшину «А поутру они проснулись». Потом встречу тебя, и мы пойдем в ресторан ВТО, а там в симпатичной компании помечтаем о будущем театра.
Стас повеселел, и мы поехали на Маяковку.
Я проводила его до самой гримерной.
У дежурной написала записку и попросила передать ее Стасу.
Содержание записки было мажорным:
«…Ты живешь в Москве! В самом центре ее! В знаменитом доме, где жили великие люди! Работаешь в лучшем театре нашей страны! Играешь хорошие роли! Тебе симпатизируют замечательные актеры нашего времени!
И тебя любит, очень любит Валя М.!
Ты не должен грустить.
У тебя все хорошо!..»
После спектакля в Учебном театре я поспешила встретить Стаса. Шла по улице Горького и вдруг слышу:
— Валена! — Стас кричал громко и радостно.
Он был еще в дверях троллейбуса.
— Ну надо же! Я хотел выйти на следующей остановке, около Учебного театра и вдруг увидел тебя! Ну надо же!
Иной раз в одном подъезде живешь и не встречаешься, а тут… Здорово получилось! Спасибо тебе за послание. Передали перед выходом на сцену.
На углу улицы Горького и Пушкинской плошали старушка продавала цветы. Стас купил мне чудесный букет.
— Пойдем домой. Пешком. Не хочу в ВТО.
Тут-то мы и встретили Наташу Егорову и Попкова.
Стас эмоционально начал рассказывать о встрече в гостинице «Москва» с писателями-«деревенщиками»: Беловым и Распутиным, с оператором Заболоцким Толей, с художником из Минска Игнатьевым Женей.
Стас был увлечен деревенской
На что Попков насмешливо сказал:
— И конечно, ты был среди них главным?
Явная издевка, ирония, даже злость слышались в его голосе.
Мне показалось, что Наташе Егоровой не по себе.
И правда, Попков — настоящий Сальери.
Я взяла Стаса под руку, попрощалась и увела его.
— Почему он так разговаривает с тобой?.
— Он всегда так.
Эта встреча была 10 апреля.
11 апреля Стас мне предложил поехать в гости к Попкову.
— Но он не приглашал нас.
— Что-то мне не по себе… Ведь я виноват перед ним. Я сразу не сознался, что причастен к истории с фашистскими флагами [6] , и остался в школе-студии, а его выгнали. Потом и меня разоблачили. Вот ведь какие дела… С тех пор я молча терплю унижения.
И рассказал мне один случай. Наташа Егорова, Попков и Стас как-то поехали в лес. Поставили палатку. Наступила ночь. Хлынул дождь. Попков и Наташа спрятались в палатке.
6
За годы жизни со Стасиком я так и не поняла этой истории. Он сам говорил о ней неохотно и сбивчиво. В итоге я знаю наверняка только фактическую сторону: на первом курсе Школы-студии МХАТ Коля Попков и Стас увлеклись национал-социалистической идеей. И повесили в своей комнате в общежитии на Трифоновке флаг со свастикой, похищенный, как я поняла, из реквизиторской. Думаю, что все это было от неприкаянности, от желания выделиться, обратить на себя внимание. Дело кончилось тем, что обоих исключили из Школы-студии — сначала Попкова, а потом Стаса. После чего они несколько лет вообще не общались.
Стас остался на улице под дождем. Не впустил Попков в палатку Стаса.
— Я как собачонка возле них, потому что вину свою перед ним постоянно чувствую.
Не поехала я тогда к Попкову.
А Стас поехал. Кажется, с Марьиным. Вернулся домой поздно.
— Что-то у них не то… и как-то все не так, — сказал Стас.
Потом… когда Стаса на этом свете не стало, Попков несколько раз приходил ко мне на Арбат.
Я доверяла ему. Мне казалось, что он хочет помочь мне, успокоить меня своим присутствием.
Я показывала ему записи Стаса, интимные дневники, письма.
Забыла, что Попков — Сальери.
Потом Попков почему-то попросил наш плед, под которым нам было очень уютно со Стасом. Я отдала. Носил тулуп Стаса, который я тоже отдала ему.
А еще вот что произошло. Приходит ко мне один из следователей прокуратуры Ленинского района и спрашивает:
— Это то кресло, в котором сидел Стас в последний вечер?
— Да.
Следователь молча, не оформляя никаких документов, берет старинное, очень красивое кресло и уносит его из моего дома. Я не успеваю ничего сказать, думаю, что кресло необходимо для следствия, для экспертизы, и была уверена, что оно вернется ко мне.