Услышь мой голос во тьме
Шрифт:
— Добрый денёчек, милая Рей! — с крыльца замахал бутылкой краснорожий пьяненький мистер Блюм, над которым грозно нависла супруга.
— И вам, мистер Блюм! — Рей быстро махнула рукой.
— Что, друзья в гости прилетели, а, Рей? — из-за охапки тёмно-фиолетовых цветов вынырнула соседка, у которой Рей чинила кухонную утварь.
— Ага, на ярмарку едем!
— Хорошо отдохните там! — и скрылась за калиткой своего сада.
— Здесь всегда так приторно мило? — фыркнул По.
— Тебя что, пугает доброта? — удивилась Рей.
— Скорее настораживает.
«Война у всех нас что-то украла и убила», — пронеслось в голове Рей.
На ярмарке гуляли долго, ели местные фрукты, пробовали деликатесы, водили с местными хоровод у большого костра. Накупили свежих овощей и ягод из тех, что пришлись по вкусу больше всего. И когда солнце погасило свой последний луч, собрались на выставку. Друзья изрядно устали уже, но не говорили об этом Рей, чтобы не расстраивать её, и послушно отправились завершать развлекательную программу. Галерея, как и кинотеатр, находилась почти за чертой города, и ехать до неё с ярмарки было недолго.
Рей заказала экскурсию на небольшую группу, чтобы всех встряхнуть. К тому же ей было интересно послушать: благодаря Митчу и Кори она понемногу вливалась в струю познания искусства и цеплялась за любую возможность узнать что-то новое, даже если плохо понимала всю глубину. Их гидом назначили женщину по имени Владлена, ей было около пятидесяти, но выглядела она моложаво и эффектно. Серые глаза казались необычайно умными и добрыми, они по привычке смотрели на компанию, как на горстку студентов: Владлена была профессором истории искусств в академии Арди.
— Клавдий Орэ? — переспросил Бен, листая книжку на диване в комнате Арди, пока та готовилась к очередному экзамену. — Я помню, он маме нравился, а я в ту пору изучал историю искусств в основном для расширения кругозора. Но знаю, что он оказал огромное влияние на художников периода окончания войны с Империей.
— Ты даже не представляешь, как для меня сексуально звучит парень, который хоть как-то разбирается в живописи? — Арди сделала длинную затяжку и взглянула на него сквозь клубок дыма голодными глазами.
— Я весьма посредственен в этом, поверь. Для постижения Силы не нужно было разбираться в изобразительном искусстве, — ответил на её взгляд скептичным прищуром.
— Всё равно сходи, а то болтаешься тут без дела. Это, конечно, мило, что ты хочешь быть рядом и поддерживать меня, но я же вижу, как тебе скучно. Ты мне вряд ли чем-то поможешь, а эта выставка — уникальное событие. Я уже ходила с однокурсниками в твой рабочий день, поверь, оно того стоит.
— Выгоняешь меня? — с задоринкой произнёс он, поднявшись с дивана, приблизился к ней и крепко поцеловал в щёку.
— Ага, а то бесишь так, сил нет, — чуть обернулась к нему и тихонько засмеялась.
— Так и быть, схожу, раз уговариваешь.
— И, пожалуйста, загляни на обратной дороге к Кори, возьми флешку с её ответами к моему экзамену: она в том году окончила, и у неё ещё осталось много полезного материала.
Бен собирался в дорогу и мчал на спидере без настроения, но как только вошёл внутрь
Через стену с вереницей арочных проёмов он вдруг услышал этот смех. Тот самый, который желал обнять и целовать, тот самый, который прерывался в кино забавным хрустом и восторгом. Её смех был окружён смехом друзей. Бен осторожно выглянул из-за стены. «FN-2187… Он её друг? Презабавно, я помню его предательство и то, что он вроде как-то был связан с отцом… Ну и встречка однако. Не высовывайся теперь только, идиот», — проворчал в мыслях на себя.
Рей вертела головой по сторонам, не отрываясь от болтовни с друзьями и диалога с гидом. Под кожей разливалось чувство защищённости. Она ощущала упоительное присутствие, ей казалось, словно кто-то родной, но неосязаемый накрыл её невидимым плащом.
— Это ранние академические работы господина Орэ, — вещала для своей группы Владлена, — в них он в основном отражал быт населения Гринстока и природные красоты наших краёв. Здесь вот реконструкция Пайн-Порта, а эта картина называется «Лилиан и речное чудище»: Лилиан была его соседкой в детстве, которая любила детворе рассказывать небылицы; через её образ он отдал дань безграничному детскому воображению.
Нежные и ровные мазки, очерчивающие босую девочку на реке, пастельные тона, брызги из-под пухлых детских ног — того поди и прольются с картины на лицо смотрящего. Везде истинно гринстоковский солнечный свет и невиданная сочность цветов и зелени.
— Свои работы периода академии Клавдий не то чтобы не любил… С годами перестал относиться к ним серьёзно. Излишний академизм его тяготил. Он не признавал строгого жанрового разделения, и некоторые критики ругали его за отсутствие гармонии. Но я не согласна с такой оценкой: Орэ не смешивал стили ради мазни, они были инструментом для создания нужного эффекта.
— Как вот здесь, например? — тыкнул Финн на одно из полотен в начале следующего зала. — Выглядит странновато… Что это?
— Мне напоминает компот из ягодного ассорти девушки моего друга, — хихикнула Рей, протиснувшись между Финном и Роуз, взяв обоих под локоть.
— Эта картина называется «Мальчик, убегающий ввысь», — без высокомерия из-за узости их познаний ответила Владлена.
— Ну… мальчика здесь не видно, зато есть куча аляпистых экскрементов, — По театрально сложил руки на груди и шутливо вздёрнул бровь.
— Мальчик убегает здесь не буквально: он взлетает и разлетается на части из-за взрыва гранаты, — с грустью ответила гид. — Зрелый Орэ — это в основном живопись, изображающая ужасы войны. Мазки здесь грубые, линии смазаны, форм не осталось. Человека не осталось. Ни этого мальчика физически, ни метафорически тех, кто бросил эту гранату.