Услышь мой голос во тьме
Шрифт:
— И это та Республика, за которую мы воевали! — сокрушался По, сидя вместе с Рей элитном ресторане, в котором час назад у него был деловой политический обед. Дэмерон уже не ел, в основном говорил, наблюдая за Рей, поглощающей уже третье блюдо. — Генерал Органа всегда говорила, что политика дело грязное и далеко не для всех, но разве я, самый безбашенный коммандер воздушной эскадрильи Сопротивления, внимательно её слушал? Разве думал я, что буду вынужден променять звёзды на политические дебаты и подписания соглашений, которым нет конца? Даже не представляешь, как часто я хочу плюнуть в некоторые вымученные рожи, запрыгнуть в свой Икс-Винг
— Когда ситуация стабилизируется, будет легче, поверь, — Рей, оторвалась от еды и сочувствующе посмотрела на По.
— Сторонники Первого Ордена упрямые сволочи… Не все, конечно, некоторые даже здравые вещи говорят. Порой даже более здравые, чем утверждают наши! Но в основном с ними тяжело вести переговоры. На войне-то проще было: застрелил гада, и церемониться ни к чему. А нынче мы должны договариваться без оружия и массовых убийств, что всех порядком раздражает по старой привычке.
Заиграла музыка, на миниатюрную сцену поднялся вокалист, а внизу, рядом со сценой, расположились музыканты. Заиграли что-то с оттенком экзотики, расслабляющее, но довольно претенциозное — для высшего общества. Рей почувствовала себя некомфортно, ей захотелось сбежать в старенький бар в центре полиса на Гринстоке и пить в умиротворяющей тишине, обсуждая всякую ерунду.
— Что обо мне говорят? — чуть растягивая звуки спросила Рей и тяжко выдохнула от переедания.
— В первое время они достали спрашивать о тебе. Понимаешь, Сенату неймётся воздвигнуть на пьедестал последнего джедая, сразившего Палпатина… Я раньше тоже не понимал, почему ты хочешь держаться как можно дальше от новых политических агитаций и символики. Наверное, и дальше не понимал бы, если бы не ушёл в политику. Им хочется подчеркнуть возвращение к былому величию, явив народу нового Люка Скайуокера и прикрыв то, что Республика вышла из войны с голой жопой: ограбленная и нуждающаяся в реформах. Будто этого нужно стыдиться! Всё переживают, что покажут слабину, и симпатии к побеждённому Первому Ордену начнут крепнуть в левых кругах.
— Симпатии к организации, что оправдывала политический террор и набор малолетних в штурмовой корпус? Звучит весьма сомнительно.
— Фанатики, одержимые идеей сильных лидеров и дисциплинированного порядка, никуда не делись. И никогда не денутся. Поэтому верхам сейчас так важно воспевать, и лучше как можно более пафосно, заслуги наследия Ордена джедаев. Тебя, главным образом.
— Ты знаешь, я не хочу в этом участвовать, — с неприязнью ответила Рей. — Это имело смысл в первый месяц после победы, и то я с трудом терпела официальные приёмы и выступления, — расправила указательными пальцами загибающийся уголок белоснежной скатерти. — То, что мы делали, было не ради славы, не ради того, чтобы меня называли легендой.
— Но я считаю, что ты хороший пример для будущих поколений. Что в твоей «легендарности» не будет ничего зазорного.
— Может быть. Но не согласна, что я хороший пример… Вообще не уверена, что хочу стать легендой. Легендой, на которую возложат новые надежды, которые я не смогу оправдать и в итоге сбегу куда-нибудь на край Галактики, как Люк…
— Воу-воу! Полегче-ка! С чего вдруг эта угрюмость? Когда в гости к тебе с ребятами прилетали — та же грустная мина и виноватые
Рей напряглась и почувствовала, как к ней возвращается позабытая печаль, что разъедала душу почти год — чувство вины за то, что осталась жива, что ей суждено было умереть, но это сделали вместо неё.
— Потому что меня называют героем, а я всего-навсего обыкновенная трусиха и лгунья, — закрыла лицо руками.
— Эй, что за дела? — По старался сохранять хладнокровие и непринуждённый тон разговора. Но его подруга была готова разрыдаться, и ему показалось, что вот-вот разразится буря. — Рей, — тихо позвал и прикоснулся к её запястью, — почему ты так о себе говоришь? Я не понимаю тебя.
Музыка стала ещё легче, почти воздушной. Поднялись две подвыпившие пары и принялись манерно танцевать. За соседним столиком повеса очаровывал трёх прелестниц, а рядом раздавался оживлённый спор о политике, подкрепляемый остроумными саркастическими высказываниями, которых По не понимал, но внутри себя делал вид, что ему ясна соль звучавших шуток.
— Я должна была кое-что сделать, — всхлипнула Рей, с трудом удерживая рыдания: ей было неловко, хотелось сбежать, спрятаться, залечь под розовым кустом в своём саду, только не быть откровенной с тем, с кем она воевала плечом к плечу.
— Держи-ка салфеток, — достал из хрустальной фигурной подставки целую стопку и всучил Рей.
— Убери! Я не рыдаю, — обернулась к нему пунцовым лицом и сверкнула увлажнившимися глазами.
— Ладно…
Но после шустро потянулась и схватила одну, наскоро утёрла глаза и тут же выбросила в пустой стакан, как будто этого не было. По не стал акцентировать на этом жесте внимания, ему было больно смотреть на Рей. Она глубоко задышала, стараясь успокоить распаляющиеся нервы. Труба музыканта романтично зашлась соло.
— Такая музыка противная тут, — по-детски пролепетала Рей, шмыгнув.
— Да, мне тоже не очень нравится.
Рей посмотрела в глаза По со всей серьёзностью.
— Я обязана одному человеку… Я должна была реабилитировать его, хотя бы частично, насколько это было возможно, в глазах нового мира…
— Пфф, не стоит, Рей! Нашла из-за чего заморочиться! Хакс был мразью и свиньёй, исполнившей приказ об уничтожении Хосниана*. Его шпионаж в пользу Сопротивления — лишь крошечная часть заглаживания бессчётных грехов…
— Что? Хакс? Нет, нет, Сила, конечно, нет! — недоуменно запротестовала Рей, отрицательно завертев головой.
— Нет? Так о ком тогда речь?
За столиком с политической беседой раздался оглушительный тяжёлый хохот. Музыка стала громче. Рей сложила на столе руки в замочек и ближе придвинулась к По, заговорив шёпотом, но твёрдо.
— Пожалуйста, поклянись, что никому не расскажешь. Что не осудишь меня.
— Звучит довольно пугающе. Но раз это так важно, то я клянусь.
«Я хочу открыться По Дэмерону. По Дэмерону, с которым мы так часто ругались по мелочам, что я даже плохо помню, говорили ли мы о чём-то, кроме войны, исправности работы Сокола или BB-8… Зато я всегда уважала его прямоту, даже симпатизировала его хлёсткости. Было бы легче с Роуз. Да, гораздо легче. Но сейчас здесь только По и мой неуплаченный долг перед… О Сила! Я с фантастическим усердием «не думаю» о нём… Нет, это другое. Это не моя жалкая ревность или злоба. Это моё ответное искупление. Я больше не должна стыдиться или бояться, ведь это всего лишь правда».