В царстве глины и огня
Шрифт:
— Леонтія-то-бы лучше убрать съ завода, сказала она какъ-то Глбу Кириловичу. — А то насчетъ дома хлопочите, а помху убрать не хотито.
— Да какъ его уберешь? Я ужъ думалъ объ этомъ, да не знаю. какъ приступиться къ прикащику, отвчалъ онъ. — Кром того, у Леонтія ряда до Александрова дня. Такъ и въ рабочей книжк у него написано. Хоть и на задльной онъ плат, но вдь можетъ судиться, что ему не дали доработать до конца. Вотъ ежели-бы провинность за нимъ какая-нибудь была, буйство или пьянство сильное съ прогуломъ,
— Попробуйте какъ-нибудь, голубчикъ. Ужасти, какъ мн трудно при немъ! Обуялъ онъ меня совсмъ. Вдь Богъ знаетъ, что можетъ случится — и ужъ тогда пняйте на себя.
Глбъ Кириловичъ вспыхнулъ.
— Пристаетъ? спросилъ онъ.
— Да все дразнится, все насмхается. Какъ встртится, такъ и кричитъ: «продалась ты обжигал за драповое пальто и польскіе сапоги»!
— Мерзавецъ!.. прошепталъ Глбъ Кириловичъ и задумался.
Дунька потупилась и проговорила:
— Боюсь я, какъ-бы онъ меня не обуялъ. Я за себя боюсь.
— А къ шатру твоему онъ ходитъ? опять задалъ вопросъ Глбъ Кириловичъ.
— Ходитъ, ходитъ и дразнится. Я ужъ просила, чтобы Матрешка со мной работала. Теперь мы на двухъ станкахъ у одного шатра пополамъ работаемъ.
Она помолчала и прибавила:
— Дадимте ему отступнаго. Пусть онъ скорй детъ въ деревню, а прикащику скажите, чтобы онъ его не задерживалъ.
— Отступнаго? протянулъ Глбъ Кириловичъ.
— Да, отъ себя. Девять рублей денегъ у меня ость. Ежели-бы вы шесть прибавили-бы, такъ можетъ статься, онъ за пятнадцать рублей и согласился-бы…
— Но вдь это… это… Глбъ Кириловичъ смутился и не находилъ словъ.
— Что-жъ вы подлаете съ подлецомъ! Иначе право, я боюсь, какъ-бы чего не случилось. Съ вашей стороны будетъ мнніе, что я сама лукавлю передъ вами, а я, ей-ей, тутъ нисколько не причинна…
— Да онъ разв говорилъ что-нибудь на счетъ отступнаго?
— Говорилъ. Не знаю, въ шутку или взаправду, а говорилъ. «Коли, говоритъ, ты продалась обжигал за пальто, то надо, чтобы обжигало и меня купилъ за спинъжакъ съ жилеткой». Вотъ какой озорникъ! Вы все-таки поговорите съ нимъ. Право мн не въ терпежъ.
— Дунечка… Какъ я буду говорить съ нимъ объ этомъ?.. У меня и сейчасъ руки, ноги дрожатъ. Ежели я заговорю — у насъ пронзительная драка можетъ выдти. Я и такъ-то видть его не могу.
Глбъ Кириловичъ схватился за голову. Оба они молчали. Обоимъ было тяжело.
— Тогда попросите, чтобы другой кто-нибудь поговорилъ съ Леонтіемъ, выговорила наконецъ Дунька. — Пусть другой кто-нибудь поговоритъ, но только освободите меня отъ него,
— Разв Ульяну попросить? вопросительно взглянулъ на Дуньку Глбъ Кириловичъ. — Она баба подходящая…
— Языкомъ много звонитъ. Да неужто у васъ никого нтъ изъ мужчинъ, кого-бы просить на такое дло?
Глбъ
— Дружбу-то я ни съ кмъ здсь на завод не веду, произнесъ онъ. — Все народъ характерный, пьянственный, а я люблю другія занятія.
— Да что бы вамъ вашего товарища старика-обжигалу Архипа попросить, сказала Дунька.
— Совстно, Дунечка. Какъ я его объ этомъ просить буду? Вдь это такое дло, что просто срамъ. Да, пожалуй, и онъ не возьмется за это дло. Нтъ, я лучше Ульяну…
— Ну, Ульяму, такъ Ульяну, а только надо это какъ-нибудь устроить. А то я за себя боюсь. Онъ вонъ вчера посл шабаша звалъ меня въ трактиръ пиво пить, я не пошла, а онъ схватилъ меня да и тащитъ.
— Леонтій?
— Онъ. Насилу вырвалась. Ужъ бабы заступились. Онъ вдь ужасти какой…
Дунька слезливо заморгала глазами.
— Такъ Леонтій все еще къ теб пристаетъ? воскликнулъ Глбъ Кириловичъ.
— Да какъ-же… «Пока, говоритъ, я здсь на завод, ты моя».
— О, Господи! вырвалось у Глба Кириловича.
— И даже ударилъ. Таково больно ударилъ меня но ше!.. Ни разу онъ меня и прежде-то не билъ, а тутъ ударилъ.
Глбъ Кириловичъ стиснулъ зубы и сжалъ кулаки.
— Подлецъ! прошепталъ онъ.
— Я ужъ и то теперь держусь все больше около старухи Алексвны, Все-таки женщина семейственная. Ежели что, такъ защититъ, а то вдь на него, нахальника, удержу нтъ.
— Дйствительно, надо откупаться отъ мерзавца, проговорилъ Глбъ Кириловичъ. — Завтра-же попрошу Ульяну, чтобы она съ нимъ переговорила.
— Голубчикъ, похлопочите. Хотите, я и сама вмст съ вами буду просить Ульяну? Надо что-нибудь длать, надо, а то я за себя боюсь, говорила Дунька, какъ-бы подчеркивая слова «я за себя боюсь». — Такъ вмст будемъ просить?
— Пожалуй, попросимъ вмст, согласился Глбъ Кириловичъ. — Завтра днемъ я свободенъ, вотъ мы и попросимъ ее. А сегодня я подумаю, какъ Ульян-то объяснить. Вдь и съ ней нужно говорить подумавши. Дло-то такое непріятное, стыдное, конфузное.
Разговоръ этотъ происходилъ вечеромъ посл окончанія работъ. Глбъ Кириловичъ собирался идти къ камерамъ смнять на ночь своего товарища Архипа. Посидвъ съ Дунькой около завода на скамеечк, онъ отправился на камеры. Сердце его болзненно щемило.
XXVI
Утромъ, отбывъ свою смну на камерахъ, Глбь Кириловичъ усталый и измученный отправился къ шатру Дуньки. Дунька работала вмст съ Матрешкой. Два стола-станка стояли одинъ противъ другаго и подруги усердно работали кирпичи. Поздоровавшись съ Дунькой и Матрешкой, Глбъ Кириловичъ слъ на траву и любовно смотрлъ на Дуньку.
Дунька улыбнулась.
— Чего вы глаза-то на меня выпучили? весело спросила она и кинула въ Глба Кириловича кускомъ глины.
— Повидаться и поговорить пришелъ, отвчалъ тотъ.