В царстве глины и огня
Шрифт:
— Милости прошу къ нашему шалашу! здравствуйте, Дунечка! воскликнулъ Глбъ Кириловичъ, поднимаясь со стула и приготовляясь обнять Дуньку, но она увернулась.
— Погодите, дайте прежде передникъ-то снять, сказала она, — Да и что за здоровканье по десяти разъ на дню! Давеча вдь видлись.
— Давеча при постороннихъ личностяхъ, а теперь я хотлъ поцлуйчикъ вонзить.
— Ну, вотъ… Охота тоже… Вся я грязная, въ глин. Даже и руки-то вымыла кой-какъ, наскоро.
Она посмотрла на руки и прибавила:
— Ужасти
— Деревянное масло есть, вотъ что лампадку теплю.
— Ну, давайте хоть деревяннаго. Смажешь, да потомъ на сухо вытрешь, такъ какъ будто и легче. А то, врите, словно и не свои руки, деревенютъ какъ-то. Такія шаршавыя, что ничего ими не чувствуешь. Вы вдь вотъ не знаете нашей глиняной работы, на обжигальной-то печи стоявши.
— Ну, и у насъ тоже хорошо! У васъ глина, а у насъ огонь. Одно другаго стоитъ. У меня вонъ вс руки пережжены. Болячка на болячк.
Дунька взяла съ подоконника бутылочку съ деревяннымъ масломъ, налила себ немного масла на ладонь, смазала руки, отерла ихъ потомъ о голову и насухо вытерла о передникъ.
— Ну, вотъ теперь здравствуйте, сказала она.
— Здравствуй, Фаншета! Я, Дунечка, недавно читалъ одну книжку, такъ тамъ влюбленные другъ въ друга Пьеръ и Фаншета. Онъ писецъ у нотаріуса, а она швея. Точь въ точь, какъ мы съ вами, проговорилъ Глбъ Кириловичъ, притягивая къ себ Дуньку и цлуя ее.
— Выдумаете тоже глупости! отвчала Дунька, слегка отбиваясь отъ Глба Кириловича. — Да оставьте-же! Ну, чего вы!
— Пьеръ также цловалъ Фаншету, когда она приходила къ нему въ мансарду, цловалъ и сажалъ ее къ себ на колни.
— Тише вы! За стной-то вдь прикащица слышитъ.
— Никого нтъ дома. Прикащица съ ребятишками въ лсъ за грибами ушла, прикащикъ по заводу шляется, а работница въ лавочку на деревню побжала. Мы, Дунечка, теперь одни въ мансард.
— Въ какой-такой мансард?
— А это по ихнему чердакъ. Вдь тамъ въ книжк на заграничный манеръ жизнь описана. Живутъ они въ предмстьи Парижа. Вотъ ужъ въ какомъ предмстіи я забылъ.
— Богъ знаетъ, что вы говорите! Совсмъ полоумный!
— Это я, Дунечка, съ радости, что вы ко мн въ гости пришли. Ну-съ, садитесь на мое мсто за хозяйку и разливайте чай. Пожалуйте къ самовару, а я супротивъ васъ.
Глбъ Кириловичъ взялъ Дуньку за плечи и посадилъ ее къ самовару, а самъ слъ противъ нея. Минуту погодя. онъ однако придвинулъ свой стулъ рядомъ къ ея стулу и опять обнялъ ее. Она опять стала слегка отбиваться, но онъ говорилъ:
— Теперь ужъ ау! Теперь ужъ невста моя. Нечего отворачиваться.
— Да тише вы! Вдь кипяткомъ ошпарю.
— Отъ такой душки намъ и кипятокъ не боленъ. Ну, шпарьте, шпарьте. Даже еще пріятно
— Да ну васъ…. Что я живодерка. что-ли!
Дунька налила чаемъ стаканъ и чашку и они принялись пить.
— Кушайте съ лимономъ, кушайте съ вареньемъ. Малиннаго варенья нарочно для васъ, Дунечка, купилъ, потому вы сами ягода-малина, шутилъ Глбъ Кириловичъ.
— Наскажете тоже! И съ чего вы это сегодня такой!.. Иной разъ только ноете и веселаго слова изъ васъ коломъ не вышибешь, а сегодня вдругъ такимъ козыремъ…
— На душ, Дунечка, пріятно. Вотъ смотрю я на этотъ самоваръ — нашъ самоваръ, собственный, смотрю на чашку и стаканъ — наши. Всякая хозяйственность наша. Теперь у насъ хозяйственности много. Знаете, сколько у насъ чашекъ и стакановъ?
— Да мн-то что за дло! улыбнулась Дунька.
— Какъ что за дло! Что мое — то ваше. Не было-бы у меня Дунечки — и не собиралъ-бы я ничего этого. У насъ, Дунечка, теперь столько стакановъ и чашекъ, что ежели-бы, къ примру, мы сами да пять человкъ гостей пришло, то и то не побжали-бы въ люди побираться посудой, а изъ своей-бы собственной напоили.
— Наливать вамъ еще-то чаю?
— Пожалуйте. Изъ вашихъ собственныхъ ручекъ буду много пить.
— Когда-жъ письмо-то матери будемъ писать? Только сидимъ да зря бобы разводимъ. Вдь мн на работу надо.
— А вотъ сейчасъ. За этимъ дло не станетъ. Стаканчикъ въ сторону, бумажку положимъ, чернилицу поставимъ — и начнемъ писать, чаекъ прихлебывая. А что до работы, Дунечка, то я вамъ скажу, что на работу теперь вы не наваливайтесь такъ. ужъ очень-то. Съ какой стати? Про васъ и у меня хватитъ.
— Выдумывайте выдумки-то! Одному Леонтію ни за что, ни про что еще девять съ полтиной выложить надо.
При слов «Леонтій» Глба Кириловича нсколько покоробило, но онъ совладалъ съ собой и пробормоталъ:
— Отработаемъ. Я вонъ рыбакамъ триста штукъ глиняныхъ гирекъ на грузъ къ стямъ на три рубля обжечь взялся.
Онъ положилъ бумагу на столъ, поставилъ чернильницу, обмакнулъ перо и спросилъ Дуньку.
— Ну, что-же писать вашей мамаш?
— Да вамъ лучше знать, отвчала она. — Вы грамотй. Пишите, что выхожу замужъ, прошу родительскаго благословенія, зову на свадьбу и посылаю три рубля денегъ на дорогу.
— Надо будетъ, Дунечка, пригласить вашу мамашу погостить передъ свадьбой.
— Ну, вотъ! Что-жъ она тутъ безъ дла-то будетъ мотаться!
— Зачмъ безъ дла? Мы ее можемъ при завод въ обрзку пристроить. Два другривенныхъ въ день въ лучшемъ вид выработаеть.
— Ну, пишите. А только вдь она за все про все жрать меня будетъ. Она язва. Она какъ начнетъ точить, такъ безъ удержу.
— За что-же васъ точить, ежели вы соблюдать себя будете?
— Она найдетъ за что.
— Какъ вашу мамашу-то звать?