В доме Шиллинга
Шрифт:
— Будешь ли ты отвчать, мальчишка? — прошиплъ онъ съ возрастающимъ гнвомъ и протянулъ руку къ мальчику, изъ за котораго былъ наказанъ его сынъ. При этомъ угрожающемъ движеніи маіорша вздрогнула, какъ будто сама получила ударъ, и протянула руку между братомъ и Іозе; глаза ея сверкали, а изъ подъ верхней судорожно передернувшейся губы показались прекрасные блые зубы. Эта женщина съ сильными и эластичными движеніями походила въ эту минуту на тигрицу, защищающую своего дтеныша, но это продолжалось лишь одну секунду. Совтникъ невольно отступилъ на шагъ, а она сказала повидимому спокойно, хотя немного глухимъ голосомъ.
— Ты не дотронешься до чужого ребенка,
Но мальчикъ отвтилъ, не дожидаясь вопроса, — онъ чувствовалъ себя подъ защитой этой женщины.
— Я попалъ черезъ изгородь съ большимъ мальчикомъ, — сказалъ онъ своимъ кроткимъ ласковымъ голосомъ. — Онъ всегда тамъ проползаетъ и бросаетъ камнями въ утокъ, которыя плаваютъ у насъ на пруду. Онъ хотлъ мн показать своихъ кроликовъ…
— Такъ, — сказалъ совтникъ; онъ растерянно гладилъ и теребилъ свою бороду, — поразительное хотя и быстро исчезнувшее выраженіе лица сестры заставило его повидимому призадуматься. — Черезъ изгородь, значитъ, которая отдляетъ насъ отъ усадьбы Шиллинга… Прекрасное открытіе! Мой Витъ на земл Шиллинговъ. Я велю сейчасъ же всю изгородь покрыть колючками. Гмъ, теперь я узнаю, этотъ мальчикъ оттуда, я иногда вижу тамъ голубую куртку. Онъ принадлежитъ къ американской семь, которая величаетъ себя «фонъ Вальмазеда», какъ я слышалъ — хорошіе должно быть люди! Мужъ шатается гд-то на водахъ, а семью прислалъ безъ гроша денегъ въ домъ Шиллинга, гд она отлично живетъ и веселится на чужой счетъ къ величайшему неудовольствію прислуги.
Вс эти сообщенія, сдлавшія бы честь любой сплетниц произносились глухимъ грубымъ мужскимъ голосомъ!..
— Шиллинги всегда были глупцами и расточителями, — продолжалъ онъ громче, переводя духъ. — Актеры и искатели приключеній всегда находятъ тамъ пріютъ. Но гордой баронесс это не нравится, — она бжала отъ милой испанской семьи.
Онъ остановился, сестра стояла передъ нимъ, какъ статуя. Она неподвижно смотрла на закрытое окно, черезъ которое тщетно старались выбраться дв большія мухи и заблудившаяся оса, и только, когда совтникъ замолчалъ, она устремила такой же неподвижный взглядъ на его лицо.
— Разв это касается насъ? — сухо проговорила она. — Разв мы заботились когда нибудь о томъ, кого Шиллинги принимаютъ у себя?
— Прежде, конечно, Тереза, когда королевскій офицеръ ухаживалъ за прекрасной, обвороженной имъ золотой рыбкой Вольфрамовъ. Но все это давно поросло травой. Теперь же я снова долженъ безпокоиться, такъ какъ Витъ сыгралъ плохую штуку, приведя себ оттуда товарища, — прекрасное было бы для меня знакомство!.. А ты никогда не должна бы забывать, что ты обязана дому Шиллинговъ всмъ своимъ позоромъ и разбитой жизнью… Я полагаю, что даже воздухъ, доносящійся оттуда, долженъ бы оскорблять тебя. Я со своей стороны въ теченіе послднихъ восьми лтъ, конечно ради тебя, заботился о томъ, чтобы на подошвахъ даже никто не занесъ въ мой домъ ненавистной земли, а ты принимаешь эту залетвшую къ намъ зловщую птицу, ведешь ее прямо въ свою комнату, утшаешь и ласкаешь…
— Ласкаю? — дико засмялась она и провела нсколько разъ ладонью по фартуку, какъ бы желая стереть всякій слдъ, оставленный прикосновеніемъ дтской ручки.
— Ты долженъ бы знать, что твое обращеніе къ прошлому было излишне, — возразила она рзко. — Укажи мн хоть
Она прижала къ груди свои блыя полныя руки и крпко стиснувъ зубы, прошла мимо него къ лстниц.
— Обо мн не безпокойся! — сказала она, еще разъ останавливаясь. — Я знаю свое дло, но ты берегись! Ты теперь только тнь самого себя. Я страстно желала продолженія нашего стараго честнаго высокочтимаго рода, — я вдь не знала, что кровь можетъ измняться, я всегда считала это невозможнымъ. Но теперь я это знаю, сколько ни родилось сыновей въ монастырскомъ помсть, никогда еще не было такого коварнаго, все уничтожающаго, какъ Витъ, и не будь мы на-сторож давно бы ужъ все разлетлось на вс четыре стороны. И этому мальчишк ты позволяешь самовольничать, какъ ему угодно, онъ длаетъ изъ тебя, что хочетъ. Ты дрожишь, какъ осиновый листъ, когда лживый мальчишка ломается передъ тобой въ притворныхъ конвульсіяхъ! И въ его руки должно все попасть, все Францъ; мн кажется, ты отдалъ бы душу сатан изъ-за него!
Она остановилась, какъ бы испугавшись своего вспыльчиваго страстнаго приговора, бсившаго ея брата, которому вся кровь бросилась въ лицо; но она не только не отказалась, но и не смягчила даже ни однимъ словомъ сказаннаго.
— Если ты хочешь, чтобы Вольфрамы продолжали пользоваться такимъ же почетомъ, — добавила она съ особымъ удареніемъ, — то возьмись за средство нашихъ честныхъ праддовъ — за палку, что въ углу! — Затмъ она кивнула маленькому Іозе и пошла вмст съ нимъ по лстниц.
Было какъ разъ шесть часовъ; на прилавк стояли горшки молока, и въ сняхъ тснилась цлая толпа людей.
— Этотъ мальчикъ изъ Шиллингова дома, — сказала маіорша ожидавшей ее работниц. — Отведи его туда и открой ему калитку сада, а сама не входи.
Она подошла къ прилавку, и ни одинъ взглядъ не упалъ боле на прекраснаго изящнаго ребенка, послушно шедшаго рядомъ со служанкой. На порог онъ еще разъ повернулъ свое красное пылавшее личико и ласково проговорилъ: «покойной ночи, добрая женщина!»
И это прощальное привтствіе не было услышано, ибо она разливала уже молоко изъ большого каменнаго горшка въ жестяныя кружки, и при этомъ произошло нчто неслыханное, — молоко широко разлилось по столу, тогда какъ въ монастырскомъ помсть каждая капля его такъ тщательно измряется.
18
Служанка робко отворила садовую калитку знатныхъ сосдей и во весь духъ бросилась назадъ, къ монастырскому помстью, a loзe побжалъ домой… Въ переднемъ саду было очень тихо, такъ что поспшные шаги ребенка по скрипучему песку были ясно слышны.
Какъ только раздались его шаги, изъ-за южнаго угла дома вдругъ появилась толстая черная Дебора, она громко вскрикнула и неуклюжими скачками бросилась къ мальчику съ распростертыми объятіями.
— О, Іисусъ! Ты ли это, дитя? — пробормотала она, и изъ ея опухшихъ глазъ полились радостныя слезы. — Милый, милый, что ты надлалъ. Приходишь съ улицы, гд никто не знаетъ нашего дорогого мальчика! О, Iисусъ! Этого еще никогда не было, злой, дорогой мальчикъ, никогда еще! Тебя вдь могли задавить, а Якъ и Дебора виноваты, — не усмотрли за тобой! О!.. Ужъ нсколько часовъ вс тебя разыскиваютъ и теперь ищутъ наше золотое дитятко въ пруду, въ грязной тинистой вод между рыбами! А бдная добрая тетя умираетъ отъ страха!