В доме Шиллинга

Марлитт Евгения

Въ совщаніяхъ, происходившихъ въ оконной ниш, донна Мерседесъ впослдствіи не принимала участія изъ боязни своей слабости мало по малу охватывавшей ее; она предоставила барону Шиллингъ сообщать ей сужденія докторовъ… Ею все боле и боле овладвало новое странное для нея чувство, сознаніе, что она иметъ опору извн. До сихъ поръ она постоянно полагалась только на свои силы и ревниво охраняла свою самостоятельность, какъ и свою добродтель; до сихъ поръ она не знала, что значитъ имть поддержку, теперь она чувствовала ея благодтельную силу. Она говорила себ, что человкъ, который вмст съ ней ухаживалъ за больнымъ, также заботливо охранялъ ея горе и радость, но гордая презрительная улыбка, съ которой она привыкла отталкивать непрошенное участіе, не появлялась при этомъ на устахъ… Когда этотъ некрасивый, но стройный, полный

силы мужчина съ выраженіемъ спокойной серьезности сидлъ у постели больного, она черпала утшеніе изъ его взоровъ, и ей казалось, что ея любимецъ какъ бы укрытъ имъ ото всего дурного, что онъ отстранялъ отъ него вс темныя силы. Она становилась безпокойной, когда онъ уходилъ, и сердце ея радостно билось, когда она слышала его приближающіеся по коридору шаги. Она не думала боле о женщин, которая молилась въ Рим о скорйшемъ избавленіи отъ ненавистныхъ вторгнувшихся въ ея домъ людей, объ этой монастырской воспитанниц, которая съ своимъ мрачнымъ суевріемъ населила свой собственный домъ духами и привидніями и, спасаясь постыднымъ бгствомъ, заперла вс свои комнаты, вроятно, чтобы ихъ не постили нечистые духи.

Вечеромъ этотъ нижній этажъ и донн Мерседесъ внушалъ нкоторый страхъ своими огромными, доходившими до полу окнами. Перила, отдлявшія комнаты отъ наружной галлереи были такъ же низки, какъ перила балкона и черезъ нихъ легко было перелзть… По причин духоты внутреннія ставни нельзя было закрывать на ночь, и окна въ комнат больного по распоряженію врачей были постоянно открыты настежь, а чтобы сюда не падало никакого свта извн баронъ Шиллингъ не приказалъ зажигать газовые фонари въ переднемъ саду. Подъ сводами салона царила темнота, только вдали на опуствшемъ бульвар свтились одинокіе газовые фонари, ночной втеръ слегка свистлъ между рядами колоннъ, а изъ монастырскаго помстья прилетали по временамъ летучія мыши и робко проносились въ слабомъ зеленоватомъ свт, разливавшемся въ комнат больного изъ-подъ ламповаго абажура.

При этомъ слабомъ свт, едва достигавшемъ до первыхъ колоннъ галлереи, появлялись изъ мрака и другія какъ бы призрачныя виднія… Донн Мерседесъ, которая сидя за кружевнымъ пологомъ своей кровати, прислушивалась къ бреду ребенка, два раза представлялось одно и то же.

По каменнымъ плитамъ не слышно было никакихъ шаговъ, ни малйшій шорохъ не предвщалъ присутствія человка, а между тмъ, перегнувшись черезъ перила стояла блдная прекрасная женщина съ неподвижными, точно изъ камня изваянными чертами, съ темными блестящими глазами и устремляла на больного мальчика пылающій взоръ. При невольномъ движеніи Мерседесъ лицо каждый разъ тотчасъ же исчезало.

Донна Мерседесъ не знала женской прислуги въ дом Шиллинга, но думала, что непремнно запомнила бы это окаменвшее отъ печали и скорби лицо, еслибы хоть разъ его встртила. Но она никого объ этомъ не разспрашивала и во все время тяжкаго испытанія говорила только о самомъ необходимомъ.

Такъ прошло много дней въ неописанномъ страх и волненіи, — еще одна ужасная ночь, во время которой каждую минуту боялись, что вотъ, вотъ замретъ слабое дтское дыханіе и посл которой наступило прекрасное ясное утро, и яркій свтъ солнца озарилъ возращеніе малютки къ жизни — маленькій Іозе былъ спасенъ. Общая радость была велика. Негры кривлялись, какъ безумные, а Люсиль въ своей радости была такъ же сумасбродна, какъ прежде въ гор. Снова тщательно причесанная, въ свтломъ плать съ свжими розами въ волосахъ и на груди, съ букетомъ въ рукахъ, граціозная и разряженная, какъ баядерка, впорхнула она утромъ въ комнату больного и, очевидно, хотла броситься къ нему и осыпать его постель сильно благоухавшими цвтами; но бывшіе тамъ въ это время доктора энергично воспротивились такимъ бурнымъ выраженіямъ радости, чего маленькая женщина никакъ не могла понять и очень оскорбилась подобнымъ отношеніемъ къ ея материнской любви. Она сердито повернулась къ нимъ спиной и убжала надувшись, — опасность миновала, и теперь можно было быть невжливой съ ними.

Донна Мерседесъ крпилась цлый день; она удержала слезы счастья и невыразимаго облегченья. Но наступилъ вечеръ; баронъ Шиллингъ ушелъ въ мастерскую, Люсиль пила чай съ Паулой въ своихъ комнатахъ, а Дебора отправилась имъ прислуживать.

Хотя былъ только девятый часъ, но было очень темно, такъ какъ небо покрылось темными тучами. Только вдали за рядами

домовъ вспыхивала время отъ времени яркая молнія, чтобы тотчасъ же погаснуть въ знойномъ удушливомъ воздух.

Маленькій Іозе спалъ тихимъ крпкимъ сномъ; онъ въ своей блой обшитой кружевами рубашк покоился на подушкахъ, какъ безжизненный восковой херувимъ… Донна Мерседесъ стала на колни у его постельки и тихо положила свою правую руку на его холодныя ослабвшія рученки. Наконецъ, она была одна съ нимъ, наконецъ, могла наглядться на это личико, обрамленное блокурыми локонами, хотя теперь оно осунулось и поблднло, а глаза ушли глубоко во впадины; должно же оно снова округлиться, расцвсти и стать такимъ же милымъ, какъ прежде. Она положила голову на блое одяло, покрывавшее маленькое, слабо дышавшее тльце, и беззвучное, но сильное и облегчающее рыданье потрясло все ея тло.

Ночной втерокъ, проносившійся черезъ кусты розъ въ переднемъ саду, теплый и ароматичный, проникалъ въ комнату и шевелилъ занавсками, — Мерседесъ слышала, какъ шуршали шелковыя складки, но ей послышался также шелестъ платья по каменному мозаиковому полу галлереи, и вдругъ чья-то рука схватилась за подоконникъ.

Донна Мерседесъ вздрогнула, — это было то же блдное лицо. Незнакомая женщина съ тяжелой сдой косой, положенной въ вид діадемы, съ черной шалью на плечахъ, повидимому только что окутывавшей голову, стояла у окна, держась за раму.

— Умеръ?! — простонала она, какъ будто задыхаясь.

Мерседесъ поднялась, — видъ этой женщины, звукъ ея голоса, обнаруживавшій тяжелое мучительное страданіе, тронули ее. Она быстро отрицательно покачала головой и направилась къ окну — но женщина быстро отступила въ темноту; она видла только, какъ нахмурились густыя брови надъ сверкавшими глазами и большія блыя руки быстро накинули платокъ на голову, и незнакомка исчезла, какъ привидніе.

На этотъ разъ донна Мерседесъ хотла и должна была выяснить это. Она поспшила въ примыкавшую къ салону дтскую, въ которой были открыты окна и не было огня. Она насколько было возможно высунулась изъ окна, но въ непроницаемой темнот невозможно было разглядть ни одного предмета, только минуту спустя она услыхала, какъ заскрипла калитка, выходившая на бульваръ.

— Только я знаю наврное, — это былъ мужчина, — сказалъ вдругъ мужской голосъ совсмъ близко отъ нея.

— Ты не можешь не спорить, старый дуракъ, — возразилъ сердито другой, принадлежавшій камердинеру Роберту.

— Ты, можетъ быть, станешь еще утверждать, что это былъ покойный Адамъ? Это была женщина, это врно, — я засталъ ее здсь еще разъ два дня тому назадъ.

Окно, у котораго стояла донна Мерседесъ, было крайнее; оно примыкало къ снямъ и находилось близъ главнаго подъзда, куда только что вышли говорившіе.

— Хотлъ бы я очень знать, что же ей здсь нужно, — продолжалъ слуга, — однако врно то, что она ходитъ на галлерею и заглядываетъ въ комнату больного.

Онъ тихо и насмшливо засмялся.

— Это конечно не глупо, и нашъ братъ длаетъ тоже!.. Тамъ, точно на театр, - черныя арабскія рожи, спальня, украшенная какъ будто для короля Марокко и бездна фальшивыхъ драгоцнныхъ камней… Гордая барыня стоитъ на колняхъ подл больного принца, а нашъ господинъ сидитъ при этомъ, какъ часовой и не спускаетъ глазъ съ колнопреклоненной, какъ будто хочетъ изобразить ее на картин… Онъ слишкомъ ужъ усердствуетъ, сидитъ тамъ день и ночь, а у барыни должно быть нтъ ни стыда, ни совсти, что она допускаетъ это и нисколько не стсняется насъ, — вдь ужъ весь домъ потшается надъ этимъ. Я думаю, ей было бы пріятно, чтобы хозяйка не возвратилась боле — въ дом Шиллинга тепло и выгодно. Знаешь, Фрицъ, вотъ было бы смшно, еслибы наша госпожа вдругъ неожиданно вернулась и увидала бы все это въ окно.

Онъ говорилъ, понизивъ голосъ, почти шопотомъ, и всетаки каждое изъ этихъ гнусныхъ словъ раздавалось въ ушахъ молодой женщины, какъ ударъ молота. Голоса умолкли, а она все еще стояла, какъ окаменлая, закусивъ нижнюю губу.

Она увидала въ отворенную дверь, что Дебора вошла въ комнату больного, и сама отправилась туда.

Когда она вошла, негритянка задрожала, — такой бывала ея покойная госпожа въ гнв; такъ же демонически сверкали ея глаза, такъ же бывала она блдна, точно въ ея прекрасномъ тл не было ни капли крови, и тогда наказанія виновныхъ бывали жестоки, и никогда ни на іоту не отступала она отъ назначеннаго.