В доме Шиллинга
Шрифт:
— Пожалуйста, не горячись изъ-за такихъ пустяковъ, — сказала она злобно, успокаивая ее движеніемъ руки. — Пятьсотъ таллеровъ! — повторила она съ паsосомъ. — Велики деньги. У моей мамы пятьсотъ талеровъ уходило межъ пальцевъ, когда надо было во время путешествій давать людямъ на чай, этого мы бдные, конечно, не можемъ… He будешь ли ты также считать куски, которые я кладу въ ротъ, донна Мерседесъ? — Она съ горькой улыбкой протянула руки къ небу. — Объ этихъ-то необычайныхъ попеченіяхъ толковали мн, когда я ршилась хать въ Америку!.. Впрочемъ я готова голову прозакладывать, — при этомъ она съ выразительной пантомимой провела рукой по ше, - что ты не
Она вдругъ замолчала. На письменномъ стол, у котораго сидла ея золовка, лежала требуемая сумма денегъ. Донна Мерседесъ молча указала на банковые билеты, ни одинъ мускулъ не дрогнулъ въ ея лиц.
Люсиль взяла деньги и положила ихъ въ карманъ.
— Я возьму съ собой Паулу, — сказала она, — двочк нужно новую шляпу…
— Паула набгалась въ саду и теперь спитъ въ дтской.
— Такъ я разбужу ее.
Она, какъ бы боясь потерять лишнюю минуту, побжала черезъ комнату больного въ дтскую; но донна Мерседесъ послдовала за ней и остановила ее въ дверяхъ.
— Что за глупости, Люсиль, — сердито сказала она, — изъ-за пустой фантазіи нарушать освжающій сонъ ребенка!
Но маленькая женщина сердито оттолкнула ея руку, распахнула дверь и съ шумомъ бросилась въ дтскую.
Дебора сидла у окна съ вязаньемъ, а маленькая Паула раздтая сладко спала въ своей постельк.
— Вотъ глупости! — заворчала гнвно Люсиль на негритянку, — къ чему ты раздла ребенка до рубашки для какого нибудь часа сна! Только этого недоставало! — крикнула она съ нетерпніемъ и топнула ногой.
Она схватила со стула платьеце и начала трясти ребенка.
— Паула, Паула, проснись! — кричала она, и въ голос ея слышались страхъ и безпокойство. Но двочка посл сильной усталости спала крпко, она не открывала глазъ, и приподнятая сонная головка снова опускалась на подушку.
Между тмъ негритянка встала и стояла у постельки, протестуя и умоляя не трогать спящую двочку.
— Я не знаю, что о теб подумать, Люсиль, — вскричала Мерседесъ, съ удивленіемъ глядя на взволнованную невстку.
— Думай, что хочешь! Я имю право взять съ собой своего ребенка, когда мн этого хочется!.. Однь сейчасъ же Паулу, Дебора, — приказала она. — Сонуля между тмъ проснется.
— Ребенокъ останется въ кроватк, - съ холоднымъ спокойствіемъ ршила донна Мерседесъ.
— Ахъ, тетя, что съ Паулой? — вскричалъ слабымъ голосомъ встревоженный Іозе.
Услыхавъ эти звуки, донна Мерседесъ испугалась.
— Люсиль, будь благоразумна, — сказала она успокаивающимъ тономъ, какъ бы говоря съ своенравнымъ ребенкомъ. — Отправляйся немного поздне и тогда возьмешь Паулу.
— Но я не хочу.
Яркая краска разлилась по ея нжному лицу подъ вуалью, и казалось, что она старалась подавить слезы.
Въ эту минуту на порог комнаты появилась горничная Минна въ шляпк и шали. Она какъ видно долго ждала свою барыню и пришла напомнить ей, что пора отправляться.
— Уже поздно, — доложила она почтительно, но съ тревожнымъ взоромъ, — и если вамъ угодно сегодня сдлать вс покупки, то…
Люсиль не дала eй договорить. Точно дикая разсвирпвшая кошка бросилась она къ cвoeй золовк, какъ бы намреваясь выцарапать ей глаза.
— Ты всегда была моимъ злымъ духомъ, — прошептала она сквозь зубы. — Ты всегда уменьшала, если не отнимала совсмъ мои тріумфы, желтая цыганка, надменная хлопчато-бумажная принцесса, ты всегда вылзала впередъ, взбиралась на свои хлопчато-бумажные тюки, — а разв у васъ есть
Она схватила зонтикъ, который бросила передъ тмъ на стулъ возл кровати Паулы и вышла изъ комнаты, шурша шлейфомъ шелковаго платья. Въ комнат больного она подошла къ Іозе и ласково откинула ему волосы со лба.
— Вырвись изъ клтки, милый! — сказала она. — Ты вдь здоровъ, какъ рыба и давно ужъ могъ бы бгать въ саду съ Пиратомъ… Будь молодцомъ и не позволяй больше кормить себя больничнымъ супомъ… Прощай, мое сокровище!
Нсколько минутъ спустя донна Мерседесъ видла, какъ она въ сопровожденіи Минны поспшно шла по переднему саду. Выйдя на улицу, она остановила прозжавшаго мимо извозчика, и маленькая женщина отправилась въ городъ, чтобы вернуться опять съ разными свертками.
Донна Мерседесъ слдила за ней мрачными глазами. Часто она чувствовала страстное желаніе бросить все изъ-за этой взбалмошной, жаждущей удовольствій женщины и освободиться отъ нея. И теперь въ душ у нея шевельнулось желаніе, чтобы эта карета съ ея пассажиркой укатилась въ широкій Божий міръ, чтобы никогда боле не возвращаться… Она вздрогнула и боязливо осмотрлась кругомъ, какъ будто бы она выговорила вслухъ эту, какъ молнія, мелькнувшую мысль и какая нибудь злая сила могла овладть ей. При этомъ ей показалось, что предсмертный печальный взоръ брата укоризненно устремился на нее, вспомнились ея священныя общанія, данныя ему, посл которыхъ онъ спокойно закрылъ глаза навки… О, дивное женское сердце! Выдерживая страшные удары судьбы и противодйствуя имъ съ неистощимой силой оно возмущается отъ булавочныхъ уколовъ злыхъ языковъ и теряетъ мужество!.. Это легкомысленное созданіе, эта маленькая женщина, которая сейчасъ, узжая, еще разъ съ торжествомъ повернула къ ней свою украшенную локонами головку, не могла быть воспитательницей, примромъ и защитой для своихъ дтей; ей нравилось тайными нашептываніями и явными противорчіями уничтожать въ молодыхъ душахъ вліяніе другихъ, и что же можно было съ этимъ сдлать, какъ отстранить ее отъ дтей, — вдь она была ихъ мать… Для самой Мерседесъ огромное значеніе имли постоянно повторявшіяся настойчивыя просьбы брата охранять Люсиль отъ всякаго волненія, чтобы не развилась ея болзнь. Какъ часто онъ въ отчаяніи ломалъ руки при мысли, что неизлчимая болзнь похититъ ту, кого онъ любилъ до послдній минуты своей жизни.
Успокоившись нсколько, донна Мерседесъ сла подл Іозе и тихимъ кроткимъ голосомъ разговаривала съ нимъ. Шумная живая мама съ своимъ громкимъ голосомъ и шумящимъ шелковымъ платьемъ взволновала маленькаго больного. Пришлось спустить тяжелые занавсы на окнахъ, потому что даже слабый свтъ, проникавшій съ галлереи и смягченный опущенными шторами казался для него слишкомъ сильнымъ, онъ вздрагивалъ при малйшемъ шум и пульсъ усилился.
Пока старались устранить дурныя послдствія возбужденія, наступилъ вечеръ. Дебора приготовила въ большомъ салон чай и пришла спросить, куда ей нести молоко для Паулы, которая во время болзни Іозе пила его всегда у своей мамы, a госпожа еще не возвращалась.