В доме Шиллинга
Шрифт:
При яркомъ дневномъ свт баронесса казалась еще непріятне, чмъ вчера при свт лампъ. Болзненность, но боле всего страстный съ большимъ искусствомъ скрываемый темпераментъ, какъ всегда утверждалъ Феликсъ, оставили тяжкіе слды на этомъ лиц, съ вытянутыми и увядшими, какъ у старухи, чертами.
Фрейлейнъ фонъ Ридтъ, отвернувшись отъ нея, внимательно осматривала цвтникъ, гд еще работали поденщики; глаза же баронессы украдкой взглядывали на окна нижняго этажа… На минуту эти тусклые глаза остановились на оконной ниш, въ которой стояла дама съ ребенкомъ; въ нихъ блеснуло удивленіе
Поздне пришелъ докторъ, лчившій Іозе, но не прямо съ улицы, а изъ бель-этажа — баронесса присылала за нимъ еще рано утромъ, какъ заявилъ онъ. Онъ былъ домовый врачъ Шиллинговъ, человкъ прямой и честный; сегодня на его лиц выражался едва скрываемый гнвъ. Въ разговор онъ посовтовалъ донн Мерседесъ избгать встрчи съ баронессой, такъ какъ ее нельзя было убдить, что тифа не было въ дом, а она безумно боится заразы. Въ сняхъ казалось приносились жертвы и воскурялся sиміамъ греческимъ божествамъ, такой густой дымъ поднимался изъ разставленныхъ кругомъ жаровенъ. Съ какой сардонической улыбкой говорилъ онъ это!
Своего маленькаго паціента онъ нашелъ значительно подвинувшимся къ выздоровленію.
— Но, — сказалъ онъ донн Мерседесъ съ особымъ удареніемъ и угрожающе поднявъ палецъ, — я долженъ васъ убдительно просить, чтобы ничто не нарушало спокойствія ребенка! Я возлагаю на васъ отвтственность за всякую перемну къ худшему въ состояніи выздоравливающаго!
Что долженъ былъ этотъ человкъ только что выслушать и пережить въ бель-этаж! Однако это нисколько на него не подйствовало. Онъ очень полюбилъ мальчика и оказывалъ донн Мерседесъ большое уваженіе, — онъ былъ сегодня любезне, чмъ когда либо, и согласился наконецъ на просьбы Іозе, чтобы тетя поиграла на рояли.
Донна Мерседесъ сла къ инструменту и взяла нсколько тихихъ аккордовъ. Она не была артисткой и не обладала блестящей техникой. Ея пылкой натур противно было терпливое изученіе, какъ узда степному коню — но въ ея исполненіи проглядывала порой истинная геніальность. Ея душа выливалась въ тонахъ… Она привезла инструментъ съ собой, никогда не играла она на другомъ.
На прекрасномъ лиц ея выразилась радость, когда она въ первый разъ посл такого долгаго времени дотронулась до клавишъ. Она играла «Аделаиду» Бетховена очень тихо, боясь дйствія музыки на выздоравливающаго, но какое глубокое чувство одушевляло эти звуки! «Одиноко прохаживается твой другъ въ саду» — душа ея блуждала вокругъ экзотическихъ растеній зимняго сада, фонтаны журчали и на колебавшейся водной поверхности качалась глоксинія, а за стеклянной стной, на половину закрытой тяжелой занавской, выступали, какъ живыя, фигуры, созданныя противнымъ живописцемъ…
Гнвно тряхнувъ головой она откинула назадъ спустившіеся на лобъ волосы и энергичне ударила по клавишамъ, какъ бы желая заглушить мысли другими мелодіями, — великолпный инструментъ издалъ величественные полные звуки; Іозе въ своей постельк слушалъ затаивъ дыханіе, a докторъ, какъ очарованный, стоялъ прислонившись къ косяку
Вдругъ дверь салона быстро и съ шумомъ отворилась, какъ будто бы явился посолъ по важному длу. Вошелъ камердинеръ Робертъ, но не съ обычнымъ почтеніемъ; наглое выраженіе лица и наглый взглядъ показывали, что этотъ человкъ въ блестящей ливре явился сюда, какъ уполномоченный.
— Госпожа моя приказала просить не играть больше, — сказалъ онъ довольно грубо съ легкимъ поклономъ. — Въ дом Шиллинга никогда не бываетъ музыки, намъ не велно даже пускать во дворъ шарманщиковъ. Госпожа баронесса не выноситъ ршительно никакой музыки.
— Возможно ли? Даже шарманщиковъ? — саркастически засмялся докторъ. — Впрочемъ я не понимаю… госпожа вдь помщается на противоположной сторон дома.
— Дамы завтракаютъ на террас, а тамъ слышно игру, — прервалъ его слуга съ важнымъ видомъ, поднявъ кверху брови.
— Вдьмы! — сердито проворчалъ себ подъ носъ докторъ. Онъ взялъ шляпу и откланялся съ многозначительной насмшливой улыбкой, между тмъ какъ донна Мерседесъ молча встала и заперла рояль.
Она подошла къ письменному столу и, казалось, не замчала, что слуга стоялъ еще въ дверяхъ. Въ этомъ человк, который вдругъ почувствовалъ, что можетъ приказывать гордой дам, кипла злоба. Онъ съ шумомъ сдлалъ нсколько шаговъ въ глубину комнаты и показалъ на листъ бумаги, который держалъ въ рук.
— Я желалъ бы попроситъ… — началъ онъ, откашливаясь.
Мерседесъ медленно и величественно повернула къ нему свое лицо, и онъ невольно склонился передъ гордымъ удивленнымъ взоромъ, которымъ она смрила его съ головы до ногъ.
— У меня здсь счетъ разныхъ уплатъ, — сказалъ онъ, подавая ей бумагу, которую она не взяла. — Ухавшая дама никогда не платила извозчикамъ, съ которыми возвращалась, — кучера сердились и требовали съ меня. Я также долженъ былъ давать на чай людямъ, приносившимъ покупки и заказы. Я никогда имъ не отказывалъ, думая, что это также принадлежитъ къ гостепріимству. Но когда я подалъ счетъ госпож, она сказала, что это ея не касается.
— Это врно. Въ такихъ случаяхъ вы должны обращаться къ моему слуг Яку.
Онъ съ дерзкой усмшкой почесалъ за ухомъ.
— Въ рукахъ негра я никогда не видалъ ни одного пфеннига, — сказалъ онъ, заикаясь отъ притворнаго замшательства, — и мое правило всегда прямо обращаться, куда слдуетъ.
Донна Мерседесъ плотно сжала поблднвшія губы, и грудь ея высоко поднималась отъ тяжелаго дыханія. Она молча отперла шкатулку, стоявшую въ ящик стола и открыла ее, — она была до краевъ налолнена золотомъ.
— Возьмите, что вамъ слдуетъ, — рзко сказала она, указывая на золото, — ни за что на свт не могла бы она отсчитать деньги этому человку. Онъ въ изумленіи отскочилъ назадъ, какъ будто его охватило пламя изъ этой сказочно богатой шкатулки. Онъ только что злобно намекалъ, что въ нижнемъ этаж нтъ ни одного пфеннига, и вдругъ передъ нимъ такое множество золота, какого онъ отъ роду не видывалъ; и съ этимъ богатствомъ обращались такъ небрежно, что онъ тотчасъ же понялъ, что эта барыня съ дтства была воспитана и пріучена къ богатствамъ набоба.