В движении вечном
Шрифт:
Желанный скачок удался. И это был уже совершенно новый жизненный уровень. Это была уже совершенно новая жизненная реальность.
В той реальности прежней Игнат ощутил свою личную незаурядность с самых первых мгновений. Почти вундеркинд, "самый здоровый", один из лучших среди сверстников в футболе, чемпион района, и, конечно же, сын одного из самых значимых в поселке начальников.
И вот пришло время переступить черту. Переступить ту черту, за которой это было в прошлом.
Детство закончилось. За чертой остались родной дом, поселок, друзья. В новой реальности прежнее уже совершенно ничего не значило. Прежнее в новой реальности было
Планка изначальной природной фактуры неизмеримо упала. Данный заботливо Свыше, возвышающий щедрый заряд принципиально убавил в своей значимости. Теперь необходимо было бороться, проявлять, доказывать заново. Доказывать, на что и сам-то способен.
* * *
В наблюдаемом нами материальном Мире взлетают и падают волны. Точно также невесомые волны событий взлетают и падают в Мире духовном. Вполне закономерно, и вследствие этой закономерности невозможно, оказавшись по воле судьбы однажды, находиться постоянно на гребне волны, рано или поздно последует спуск. И точно так же в аналогичном соответствии с Миром материальным, чем выше гребень волны, тем круче падение.
В прежней реальности Игнату был предназначен именно "гребень", положение близкое к верху в первичной жизненной ячейке. Ячейке далеко не царской, средненькой по земным суетным меркам, но гребень. Важно здесь то, что в первые годы он по меркам окружающих его ценностей был среди "самых".
Но как любая песчинка, любой камешек, любая глыба неизбежно падают вниз под действием известных законов, как взлетая вверх, обязательно падают волны -- точно также и в жизни его должно было грянуть нечто подобное.
Это и случилось за "поворотом". За поворотом желанным, за невидимой чертой, за переходом в иную реальность.
КНИГА СЕДЬМАЯ
ГЛУБИНА ПАДЕНИЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ИЗБРАННИК
1
"Смех на палке"
В отличие от школы на университетском физфаке у преподавателей не было прозвищ, хотя характеров ярких, харизматических хватало в избытке и здесь. Точно также и в других институтах. В свои первые студенческие дни Игнат как никогда много общался с друзьями-первокурсниками, делясь живо новыми впечатлениями, и закономерность эту он определил почти сразу. Все, все как один, знакомые
Почему так?
Скажут, положим, что в школе целый десяток лет, а в институте вдвое поменьше. Верно, но в том-то и дело, что прозвище по глубинной сути своей не есть отражение времени, и здесь не годы решают. Заполучить на всю жизнь прозвище порой и минутки веселой достаточно, прозвище по глубинной сути своей есть отражение куда более близкой субстанции, а школа... Школа и ближе, роднее.
Добавьте сюда и непосредственность детскую, да и год в детстве -- не в юности, не говоря уж о закатных годах. Каждый год в свою пору своей меркой мерится и не обороты планеты в критериях; в детстве, что день, то крутые подъемы и впадины, и синусоидой вздыбленной времечко тянется, здесь не размеренный, плавный, но и стремительный старческий спуск.
И статус.
Кто и нынче из школьников мечтает, к примеру, о сельском учительстве? Помимо прочих известных нюансов здесь единственно глушь восстает беспросветной страшилкой, а вот преподавать в институте, тем паче столичном! Об этом во времена советские можно было даже не спрашивать у братишек-сокурсников, особенно деревенских корней, таких счастливчиков в родном краю по пальцам считали на сто верст в округе и с великим почтением.
Вузовский преподаватель! -- во времена советские это звучало. Это ведь вам не шалунишек малолетних струнить в обмен на нервишки, да с оглядкой на "всеобщее среднее", высшее образование в любых краях есть дело принципиально иное. Дело вовсе необязательное, отсюда напрямик и власть в студенческом мире почти безграничная. А власть она на то и власть, что в любые времена и даже при самом что ни есть "развитом социалистическом равенстве-братстве" грешную душу так сладостно тешит.
Вузовский преподаватель к тому же и научный работник обычно, кандидат или доктор наук. Науку двигаешь -- знатное дело вершишь, и это тоже весомый довесок в тогдашних престижах, а если добавить и денежки... Ведь мимо денег какие престижи, и будущие перестроечные 90-е тому подтверждение яркое. Грянул внезапно "зеленый" зигзаг, и в мгновенье одно в сущую пыль превратились наши зарплатные денежки, и в университетах престижных остались лишь те, кому сумки-баулы таскать по заморским кордонам совсем не под силу.
Впрочем, отсутствие каких-либо прозвищ у преподавателей было только одним из самых малозначительных обстоятельств в ряду прочих, определявших ныне важнейшие жизненные реалии главного героя романа. Именно тех обстоятельств, что воротили стремительно обжитое, привычное набекрень, с ног на голову, с того самого "гребня" на спуск. Прежнее осталось за чертой, возврата уже не было, и это становилось все очевиднее с каждым днем после отъезда из родного поселка.
То, что окружало теперь, было совершенно иное.
Об этом теперь постоянно напоминали и преподаватели. Редкий из них, едва заслышав легкий шумок, вполне обычный для школьного класса, но неприемлемый для студенческой аудитории, мог отказать себе в удовольствии еще раз напомнить вчерашним беспечным забавникам:
– - Вы теперь уже вполне взрослые люди. И понимать должны, зарубить себе на носу строго, что в отличие от среднего высшее образование в нашем государстве вовсе не является обязательным. Желающих занять ваше местечко вокруг предостаточно, а теперь представьте себе лица ваших родителей..., -- и т.д., и т.п.