В году тринадцать месяцев
Шрифт:
— Ты не хочешь, чтобы я ночью ушла, пока ты спишь? — восхитилась баба Валя. — Ты меня так любишь, моя маленькая?
— Нет, уже не так, — вдруг ответила девочка и отстранилась.
— Почему не так?
— Потому что ты злая.
Это было произнесено с такой уверенностью, что обе женщины опешили и некоторое время разглядывали девочку с новым выражением в глазах.
— Если ты будешь так говорить, то баба Валя и в самом деле уйдет от нас, — сказала мама Рита.
— А я не пущу. Я проснусь и не пущу.
Но в этих ее словах не было страсти и непреклонной воли, и прозвучали они как-то безлико, почти равнодушно, словно Алла произнесла
— Нет, правда, я обязательно проснусь и не пущу. Я умею просыпаться сколько угодно. Я всегда проснусь.
И она действительно собиралась и следующую ночь спать чутко. Но от долгого испытания воли что-то сломалось в ее внутренних часах. Она устала бояться, что баба Валя уйдет, и впервые за две недели спала глубоко и отрешенно, как в обмороке, не слыша ничьих шагов и не ощущая прикосновения рук мамы и бабушки, поправляющих подушку и одеяло. Она освободилась от своей тревожной любви к Бабантопуле и могла спать спокойно.
Кулачок
Мы теряли нашу маленькую девочку на глазах друг у друга: сначала тетя Леля, потом баба Ната, баба Валя, отчасти мама Рита. Один я оставался в неизменно прекрасных отношениях с Аллочкой. Мне было неловко перед остальными за то предпочтение, которое она отдавала мне, и я старался не очень афишировать нашу дружбу. Я реже стал носить ее на плечах, не сажал больше на сервант, за обедом занимал место по другую сторону стола или садился через одного человека. Мы изобрели другой способ для выражения своих чувств — игру в кулачок.
Как-то, когда я уже одетый стоял в коридоре, ко мне подбежала моя племянница и протянула крепко сжатую руку:
— Разожми на прощание, тогда пойдешь.
Меня поразили побелевшие пальцы. Она изо всех сил их сжимала. Конечно, я мог бы их отогнуть от ладошки с такой же легкостью, как лепестки тюльпана от сердцевины, цветка, но я сделал вид, что для меня это испытание не простое. Большой палец разжал сразу, а с остальными пришлось минуты две повозиться. Алла была довольна.
— Если бы одной рукой, ни за что не разжал бы, — сказала она.
— Да, одной рукой не получилось бы. И так сколько провозился. Теперь придется бегом бежать, чтоб не опоздать на собрание.
— Иди, — подтолкнула она меня к двери. — Ты на трамвай сядь. Пока, пока!
Я побежал вниз по лестнице сломя голову, хотя до начала собрания оставалось еще много времени, и я мог не торопиться. Мне было радостно, что между мной и девочкой существуют доверительные отношения.
В другой раз меня ожидало еще более «суровое» испытание.
— Разожми кулак на прощание. Тогда пойдешь. Только, чур, два раза. Сначала этот, потом этот.
Она сжала обе руки и протянула мне их.
— Ладно, — согласился я. — Сейчас оденусь, тогда разожму.
— Нет, — запротестовала девочка. — Ты сначала разожми. А то вдруг оденешься и не разожмешь.
Она была убеждена, что с двумя-то кулачками я так быстро не справлюсь и тогда по условиям игры останусь еще на час или два.
Я без улыбки подчинился, и мне в самом деле понадобилось какое-то время, чтобы разжать кулачки. Один палец отогнешь, возьмешься за другой, а первый уже опять прилип к ладошке. Я старался не сделать больно и брал ее пальцы в свои с необходимой осторожностью. В конце концов мне все же удалось раскрыть побелевшие
В тот день я пришел на Никитинскую с книжкой про динозавров. Алла услышала о существовании древних чудовищ еще от Дениски, потом от дяди Телевизора и попросила что-нибудь почитать ей про динозавров. Я очень дорожил вниманием и доверием девочки, я дружил с ней на равных, выполнял все просьбы с мальчишеской готовностью, но забыть, что я взрослый человек, так до конца и не сумел. Наверное, это потому, что, пока в сердце царит радость, мы счастливы и молоды и можем дурачиться и резвиться, как дети, но стоит произойти какой-нибудь неприятности, как сразу на плечи наваливаются года, и чувствуешь себя разбитым и старым.
Я пожалел, что зашел на Никитинскую в плохом настроении. Мне очень трудно было притворяться веселым и [разговаривать о динозаврах, в то время как я думал совсем о другом. Совершенно неожиданно выяснилось, что я больше не член редколлегии журнала и мне не надо спешить на очередное заседание. Я узнал, что люди, которых я уважаю, проголосовали против меня. Они объяснили, что поступили так в моих же собственных интересах, учитывая, что я очень занятый человек и что мне некогда читать чужие рукописи. Я сам не считал себя очень занятым человеком. Дело тут было в чем-то ином. Может быть, им кто-нибудь рассказал, как я вымазал себе лоб зеленкой на дне рождения у племянницы, и они сочли меня несерьезным человеком.
Я был озабочен своими мыслями и говорил все невпопад. Мне лучше было уйти домой.
— Разожми кулак на прощание, — как всегда подбежала Алла.
Засовывая руку в рукав пальто, я попытался отмахнуться.
— Некогда мне, Аллочка, я тороплюсь.
— Нет, разожми, — потребовала она и ухватилась за второй рукав, чтобы не дать мне одеться.
Оценив ее настойчивость, я на минуту расслабился, сел в кресло и покорно сказал:
— Ну, давай.
Она протянула кулачок, я машинально взял его и без труда, отвечая на какой-то вопрос бабы Вали, быстро разжал.
— Он тебе сделал больно? — вдруг спросила баба Валя.
— Нет, — не поворачивая головы, ответила девочка.
— Я тебе сделал больно? — всполошился я. — Не может быть. Я не мог тебе сделать больно. Я тебе сделал больно?
— Нет, — еще решительнее ответила она и, когда я хотел прикоснуться к плечу, дернула им и отошла в глубь комнаты.
Вспомнив свое машинальное движение, я догадался, что ей не было больно. Просто она поняла, что, разжимая с трудом ее кулачки, я только делал вид, что мне трудно. Конечно, она знала, что я сильнее, но не подозревала, что я сильнее настолько, что без всяких усилий могу взять ее маленькую ладошку и раскрыть. Ей было обидно, что я нарушил правила игры, что я обманывал ее столько времени. Я разжал кулачок, даже не глядя в лицо, а разговаривая о чем-то постороннем с бабой Валей. Желая исправить оплошность, я подхватил Аллу на руки и, говоря что-то веселое про динозавров и маленьких девочек, потанцевал с нею вокруг стола. Я даже стишок сочинил на ходу, чтобы загладить свою взрослую нечуткость.