В году тринадцать месяцев
Шрифт:
Сейчас деньги есть, Федор Петрович не прячет от нее ни свою пенсию, ни свою театральную зарплату. Но она стесняется брать эти деньги.
На плите заклокотал чайник. Из носика выплеснулась струйка воды и зашипела, заворчала. Но Ольга Дмитриевна пошла из кухни, словно не слышала.
Ирина постояла немного, подошла к ванной, потянула дверь на себя. Не поддается: закрыта на задвижку. Дочь подергала легонько, потом постучала нерешительно.
— Мама!
Мать не открывала, Ирина не решилась больше стучать. Наконец дверь скрипнула.
— Ну, что тебе? — спросила Ольга Дмитриевна.
Девушка стояла перед немолодой
Ольга Дмитриевна все поняла, хоть и не услышала от Ирины в оправдание ни единого слова. Где бы это записать, какими чернилами, что дочь, хоть и молча, но признала себя неправой? Расскажешь Федору Петровичу — не поверит.
— Ладно, — махнула рукой Ольга Дмитриевна, — не думай об этом. Сейчас подам ужин.
Всегда уверенная в себе, Ирина потерялась. Что происходит?
Туфли, лифчик… Два открытия в один день Конечно, мать немолода, ее время прошло. Но эта тряпка…
Ирина выгребла из шкафа все свое великолепное белье и свалила на диван.
— Вот, — сказала она чуть не плача, — выбирай любой.
— Куда они мне? На нос?
— Не смей так говорить! — крикнула Ирина.
— Мне же другой номер нужен, — мягко сказала мать, — четвертый.
4
Утром Ирина выглянула в окно и поняла: сегодня или никогда. Начинался листопад, о котором веселые трамвайные таблички с желтыми буквами «Осторожно, листопад» предупреждали за две недели.
Сегодня или никогда. Сегодня… Непременно сегодня. Она боялась идти вниз и стойко держалась: умылась, причесалась, позавтракала. И лишь мимоходом по пути в институт разрешила себе заглянуть в почтовый ящик.
На лестничной площадке крутились две девчонки: Лора и ее черноволосая подружка. Они сосредоточенно просовывали в дырочки ящика под цифрой 5 палочки и пытались что-то достать. Ирина на цыпочках подошла сзади, негромко, чтобы не испугать, спросила:
— Вы что тут делаете?
Девчонки не испугались.
— Кто-то к вам мусор бросает.
— Какой мусор?
Ирина заглянула в щелочку: там лежал кленовый лист.
Во время большого перерыва, когда Игорь пришел за ней, чтобы идти обедать, она показала ему осеннее письмо.
— Первое? — спросил он.
— Да, — с гордостью ответила Ирина.
В столовой Игорь с достоинством молчал и сосредоточенно ел винегрет, рассольник, потом голубцы. Но он чувствовал, что наступил критический момент. Все очень просто: надо противопоставить этим листьям такое, что заслонило бы их.
На следующий день Ирина вышла из дома, чтобы идти в институт, но ее ожидал сюрприз — зеленый огонек такси. Игорь распахнул дверцу и пригласил:
— Прошу вас, леди!
Ирина впрыгнула в автомобиль, положила папку на колени и откинулась на сиденье. Но когда институт остался позади, она повернулась к нему изумленно и засмеялась.
— Что это значит?
— Вопросов не задавать. Телеграмму матери дашь, чтобы не волновалась, с дороги.
— Что ты придумал, сумасшедший?
— Вопросов не задавать.
Машина вылетела на широкую трассу Москва — Симферополь. Ирина поняла, что они едут в Москву.
Это была бешеная захватывающая гонка. Деревья шарахались в сторону,
Володька-Кант
Я ему третью скорость в магнитофоне сделал? Сделал. Я ему электропроводку в сарай протянул? Протянул. Я ему два старых будильника отремонтировал так, что хоть на выставку? Отремонтировал.
А он заставил меня экзамены сдавать в девятый класс. А все Генка Морозов. Наобещал с три короба: брат такой-сякой, директор заочной школы. А оказалось и не такой, и не сякой. Просто стоящий мужик, хоть и подвел меня с аттестатом зрелости. А деньги мои не взял наличные и высмеял еще.
— Я, — говорит, — обещал тебе аттестат выдать, когда школу закончишь.
— А как же я ее закончу, если я в ней не учусь?
Он говорит:
— О-о-о! Есть выход. Поступай…
А сам хохочет. Так и пришлось мне на общих основаниях садиться в девятый. Но я все равно на следующий год в Москву поеду, в университет имени Ломоносова. Я решил за один год два класса закончить. Экстерном. Генка уже попал в политехнический институт. Он и меня сбивает на технику, но я считаю, что у меня технического образования и так много. Я очень просто могу своими руками собрать и разобрать хоть магнитофон, хоть паровоз. Дали б только детали. Какой болт к какой резьбе подходит, это мне понятно с первого взгляда. Меня интересуют философские вопросы жизни. Я вот, например, думаю, что вся природа состоит из звезд. А про звезды я все время думаю, потому что профессия у меня такая. Я же восемь часов в день в трампарке делаю звезды. Они летят и когда режешь, и когда свариваешь два куска. Все звезды и звезды, звезды и звезды. Моя философия от моей горелки идет. А огонь, между прочим, весь состоит из звездочек. Даже тот, который у памятника погибшим горит. Вечный огонь.
Татьяна Осипова
1
Проснувшись в своей комнате-аквариуме, Татьяна замерла от сладкого ощущения, что сейчас встанет и пойдет в театр. Ощущение длилось мгновенье. Потом Татьяна вспомнила, что она давно официантка из кафе, и у нее стало муторно на душе.
«Плохо тебе?» — спросила Татьяна Демонова у Татьяны Осиповой.
«Плохо».
«Сама, своими руками разрушила театр и на его месте выстроила кафе».
«Сама, сама, все сама».
«Прошло больше полугода, как ты не работаешь в театре. И ничего — живешь».
«Смешно слышать такой юмор. Ты считаешь, что прожила еще полгода?»
«Конечно».
«Умерла еще на полгода. Вот как это называется. Бернард Шоу жил каждую следующую минуту, пока у него не выросла борода, пока он не состарился. А ты каждую следующую минуту умираешь. В этом разница».
«В чем, не понимаю?»
«В том, что Бернард Шоу умирал две минуты, а ты давно умираешь. И если ты еще тридцать лет проживешь, то все тридцать лет будет длиться процесс твоего умирания. Ты ведь каждый день понемножку умираешь. Вернее, отмираешь. Сначала отмерли надежды, потом девчоночьи косички, потом тело. Тебя обнимают, а ты ничего не чувствуешь».