В году тринадцать месяцев

Пашнев Эдуард Иванович

— Татьяна?!

— Черного или белого?

— Ты что?

— Черного или белого? — повысила голос Татьяна.

— Белого, — растерянно ответила Кира.

— Сейчас принесу.

Татьяна огорошила бывшую подругу бесстрастно-профессиональным голосом настоящей официантки и осталась вполне довольна собой.

Выйдя из зала, она на минуту остановилась, прислонилась плечом к стене. Ей самую малость стало нехорошо, потому что она с необыкновенной ясностью поняла, что в этом фартуке она начинает новую, неизвестно

еще какую жизнь.

Размышления о двух венках

Бульвар Танкистов тянется через весь город вдоль шоссе Москва — Симферополь, затем заворачивает, огибая стадион, и заканчивается у входа на площадь треугольным вытянутым язычком бледного пламени.

Здесь горит вечный огонь.

И днем, и ночью он освещает чугунные плиты, на которых выбиты имена погибших воинов.

И днем, и ночью он освещает черную низко склоненную фигуру матери. В платке, скорбно надвинутом на самые брови, она наклонилась, чтобы положить туда, где колеблется язычок пламени, слизывая вокруг снег, тяжелый чугунный венок.

Площадь лежит прямо перед ней, ярко освещенная дуговыми фонарями, но она склонилась и видит только маленький бледный язычок пламени и чугунный венок.

А на той стороне площади театр, а над театром в просторной древнегреческой тунике, словно бы летящая вместе с низкими облаками, — Мельпомена. Богиня тоже держит венок, но она подняла его высоко над головой, чтобы всем было видно, что это венок из листьев лавра.

Утром через площадь прошел дядя Федя. Издалека увидел Мельпомену, радуясь тому, что работает в театре, подумал о гордой богине: «Такая ж баба, как и все».

Прошла на работу в кафе Татьяна Осипова. Она погрозила Мельпомене кулаком. «Будь ты проклята, старая торговка лавровым листом». Около вечного огня остановилась, наклонилась, чтобы стряхнуть варежкой снег с крайней плиты, скрадывающей имена безвестных воинов.

Прошел на работу Володька-Кант. Мельпомену он просто не заметил, а торопливо пробегая по бульвару Танкистов мимо памятника погибшим воинам, мимо вечного огня, подумал, что у него в горелке, которой он режет и сваривает металл, горит точно такой же язычок пламени.

Володька-Кант

Я с дядей Федей совсем подружился. Мы с ним все теперь обсуждаем вместе. Когда Татьяна замуж вышла за Юрку, мы два дня, заседали по этому вопросу.

Он говорит:

— Если человек артистка, она не может променять Мельпомену.

Я говорю:

— Если она в душе артистка, а не торговая сеть от треста столовых, Таисия Семеновна Демонова и Юрка ее съедят и скажут: так и было. Им такая фигурка, как Татьяна, на один год людоедства.

И, главное, мы ничего не можем сделать: она сама к ним в пасть полезла, добровольно. Если

б они ее насильно стали есть, а то она ж сама подставилась.

Я совсем перестал у нее спрашивать про патефон, когда она вышла замуж за Юрку. И вдруг она сама мне говорит:

— Когда же ты мне починишь патефон? Техника все-таки.

Про технику — мои собственные слова. Она их специально сказала, со значением, чтобы напомнить наш старый разговор.

— Хоть сейчас, — говорю.

— Прекрасно, ловлю на слове.

А меня и ловить нечего. Если я сказал приду, то, значит, приду. И, конечно, пришел, как положено, с инструментом. Между нами говоря, мне давно хотелось в патефоне покопаться. Когда я навык приобрел, патефонов уж ни у кого не было, и я ни один патефон изнутри в глаза не видел.

Татьяна встретила меня, смеется.

— Все-таки пришел, — и попросила Юрия достать из кладовки эту музыкальную шкатулку девятнадцатого века. Он достал и сразу ушел, показал полное презрение к музыке.

Чиню ящичек, не торопясь беседуем. А куда спешить?

— В свадебное путешествие не ездили? — спрашиваю.

— Нет. А зачем?

— Надо. Положено. Я, когда женюсь, обязательно поеду в свадебное путешествие в Среднюю Азию… В Ереван, в Тбилиси, в Ташкент, в Пахтакор.

Она расхохоталась. Смешно ей стало, что я в свадебное путешествие поеду. Насмеялась, а потом почему-то сказала:

— Сколько ты книг по философии прочитал, но какой же ты, Вовка, в некоторых вопросах дремучий.

— В каких вопросах?

— В географии.

— Ну, географию я получше других знаю, — обиделся я, — может, Ереван и не в Средней Азии находится, а Ташкент и Пахтакор точно там, я эти города как свои пять пальцев знаю.

Ну, я, конечно, ковыряюсь, а она меня оставила наедине с патефоном, сказала, что пойдет в магазин купить самый большой арбуз. Я даже вида не подал. Иди, иди покупай. Только ни к чему эта красно-зеленая полосатая овощь. Все ж ясно и без очков. Почувствовала, что я с нее денег за ремонт не возьму, и подумала: куплю-ка я арбуз, приглашу его есть, и будем квиты, натуральный обмен хозяйства. А я твердо решил не брать с нее никаких плат, даже арбузами.

Вернулась она с двумя авоськами килограммов по девять. И с Иркой Виноградовой. Пригласила по-соседски на арбуз.

Я как увидел Ирку, колесико у меня вырвалось из рук и покатилось через всю комнату. Столько ее не видел, почти все лето, и вот она вошла, такая красивая, загорелая, а волосы косичками, как у восьмилетней девчонки из четвертого подъезда. Ирка подняла колесико и отдала его мне. Я взял и даже поздороваться забыл.

А Татьяна хлопочет над арбузом, объясняет Ирке:

— Я ведь женщина с патефоном. От матери остался. Решила вот починить и послушать музыку того времени.

— Это интересно, — говорит Ирка.