В Киеве не женись!
Шрифт:
– Я не про это! Милиция, конечно, само собою, но вам при вашем образовании тоже всю технологию нелегко вести. Образование у вас незаконченноцерковноприходское, а я в своё время почти среднюю школу кончил. Химию знаю, технологию разную. А в вашем деле без знания химии много не накапает. Я даже историю знаю. Вот вы, наверное, и не знаете, почему о водке так говорят: «Её и монаси приемлют».
– А почему?
– Вот видите. А потому, что были такие монахи, алхимиками их называли. Они здорово умели водку гнать.
– Ты смотри! Про алкоголиков слышала, а про алхимиков не просветил Господь!
– То-то
Неведомо, какие аргументы ещё выдвигал Костя, но тётка Федора взяла его на пост технолога, правда, с испытательным сроком. Неведомо также, какие конструктивные изменения внёс он в схему самогонного аппарата и какую учредил технологию. Все те тайны погибли под осколками того же аппарата.
В хате Федоры произошёл такой взрыв, что у соседей задребезжали стёкла, а собаки но всему селу лаяли добрых три часа. Первая аварийная команда соседей, что вбежала к Федоре, сначала ничего не разобрала, ибо густые тучи едких паров наполнили хату. Потом пар развеялся, и представилась печальная картина. На том месте, где была печь, зияла яма. Тонкий слой необычного цвета закваски покрывал всё вокруг, даже бороду Николе-угоднику на божнице. Костя вертелся в хате, как муха в колбе, и, держась за щёку, тихонько, по-собачьи скулил. Тётушка, заброшенная взрывной волной на самую верхнюю полку для посуды, надрывалась:
– Антихрист! Чтоб тебя покоробило! Я же говорила! Алхимик несчастный! Не можешь – не берись! Кто теперь мне страховку за печь заплатит? Монаси, видите, приемлют! Чтоб тебя сырая земля приняла, монась несчастный!
С той минуты и стал Костя Гриник монасем.
Позднее выяснилось, что тётушка бесповоротно оглохла на оба уха и окончательно дисквалифицировалась.
Председатель колхоза сказал Косте:
– Судить бы тебя, паразита. Но поскольку ты последнее гнездо самогонное истребил, простим.
Начал Костя работать на ферме. Ничего, освоился. Водки в рот не берёт. Только почует запах, сразу слышится взрыв и сиреневая щека начинает дёргаться. Врачи говорят, что такие симптомы могут остаться на всю жизнь.
Бестолковый сын
– Откуда взялись люди? – спросил Сашко.
С высоты кандидатской эрудиции я злорадно подумал о своих предках. Забавно, что бы они ответили крохе! Сказка о том, как Бог слепил Адама из глины, их не спасла б. Разве что заинтересовала б детализация относительно качества глины, гончарных задатков Бога и нескольких технологических подробностей. О том, что из одного-единственного Адамова ребра вышла целая Ева, лучше и не заикаться. Вряд ли ребёнок поймёт.
– Сашко, – сказал я, – сначала люди были обезьянами, а потом стали людьми….
Заинтриговав таким заявлением свою аудиторию и почувствовав, что между мной и моей аудиторией натягиваются крепкие нити контакта, я бросился рассказывать о том, как обезьянам надоело сидеть на деревьях и как постепенно из моды начали выходить
Можно было переходить к карантропам и зиньянтропам. Они уже не обезьяны, но ещё и не люди. Тут я было не оскандалился, запамятовав австралопитека трансваальского, но вовремя спохватился и перекинул изящный мостик от него к питекантропу.
Пришлось сделать небольшую преамбулу про геологические эпохи. Я вижу, у моей аудитории затухает интерес к теории происхождения человека, и про синантропа и гейдельбергскую челюсть докладываю сжато, конспективно. Но, перебрасывая очередной мостик от питекантропов и синантропов к неандертальцам, я не мог не остановиться на эпохе раннего палеолита, и у моей аудитории начали слипаться глаза. Про юного неандертальца из пещеры Тешик-Таш Сашко выслушал с интересом и спросил, сколько ему было лет.
– Много-много тысяч лет, – ответил я.
– Разве бывают такие старые мальчики? – послышался новый вопрос, и я понял, что пора закругляться, если хочу рассказать ещё кое-что. Про порочную теорию пресапиенсов, вызванную находкой так называемого есантропа Дауюка, Сашко выслушал без особого энтузиазма. Кое-что пришлось скомкать и перейти к кроманьонцам.
О кроманьонцы – славные парни! Я всегда им симпатизировал и намеревался вызвать симпатию к ним и у своей аудитории. Солидный рост, крепкое телосложение, приятные черты лица, находчивость, умение рисовать на скалах носорогов и оставлять пропасть черепков для археологов – всё это вместе взятое хоть у кого вызовет симпатию. А череп, а кубатура черепа! Что б там ни твердили, а у кроманьонцев уже была голова на плечах. Рассказав о кроманьонцах и сделав ударение на том, что между ними и современными людьми почти нет никакой разницы, спросил у своей аудитории, всё ли ей ясно.
– Понятно! – радостно ответил Сашко. – Я понимаю, почему сажают в клетку. Людей становится всё больше и больше, потому что они беременеют от обезьян, а обезьян – всё меньше и меньше – им не от кого тяжелеть. А чтоб последние не превратились в людей, их оберегают, сажают в клетки…
Ну вы слыхали! Я в его годы гораздо сообразительнее был. Полуторачасовая лекция в одно ухо влетела, из другого вылетела, а эффекта никакого!
Гость
Курочку не назовёшь лодырем. Никто не скажет, что Данила Курочка спит до полудня. Данила Курочка ещё до восхода солнца выходит на свой огород и стоит там столбом, опершись на лопату и вперив глаза перед собой в землю. Так стоит он до тех пор, пока не выйдет из дому Федора, жена. Она спешит в звено.
– Данила! Ты что, заснул? Иди завтракать, на работу опоздаешь!
Данила грозит eй пальцем и делает знаки, чтоб тише говорила. Федора не понимает, сердится:
– Чем столбом стоять, лучше б ворота починил. Смотри – перекосились, от людей стыдно!
Данила злится. Он подходит к Федоре и начинает читать мораль, как он любит говорить:
– Ворота, ворота! Не в воротах дело! Ты понимаешь, я всё-таки выследил крота.
– Какого крота?
– Нашего. На нашем же огороде, того, что картошку подрывает. Я за ним, паскудником, вторую недели увиваюсь!