Музыка жила во мне,никогда не умолкала,но особенно во снеэта музыка играла.Словно маленький скрипач,скрипача того навроде,что играет, неудач —ник, в подземном переходе.В переходе я иду —руки в брюки, кепка в клетку —и бросаю на ходуэтой музыке монетку.Эта музыка в душезаиграла много позже —до нее была ужемузыка, играла тоже.Словно спившийся трубачпохоронного набора,что шагает мимо прач —чечной, гаража, забора.На
гараж, молокосос,я залез, сижу, свалитьсяне боюсь, в футболке «КРОСС»,привезенной из столицы.1999
«Надиктуй мне стихи о любви…»
Надиктуй мне стихи о любви,хоть немного душой покриви,мое сердце холодное, злоенеожиданной строчкой взорви.Расскажи мне простые слова,чтобы кругом пошла голова.В мокром парке башками седыми,улыбаясь, качает братва.Удивляются: сколь тебе лет?Ты, братишка, в натуре поэт.Это все приключилось с тобою,и цены твоей повести нет.Улыбаюсь, уделав стаканза удачу, и прячу в карман,пожимаю рабочие руки,уплываю, качаясь в туман.Расставляю все точки на «ё».Мне в аду полыхать за враньё,но в раю уготовано местовам — за веру в призванье моё.1999
«Я работал на драге в поселке Кытлым…»
Роме Тягунову
Я работал на драге в поселке Кытлым,о чем позже скажу в изумительной прозе,корешился с ушедшим в народ мафиози,любовался с буфетчицей небом ночным.Там тельняшку такую себе я купил,оборзел, прокурил самокрутками пальцы.А еще я ходил по субботам на танцыи со всеми на равных стройбатовцев бил.Да, наверное, все это — дым без огняи актерство: слоняться, дышать перегаром.Но кого ты обманешь! А значит, недаромв приисковом поселке любили меня.1999
«А иногда отец мне говорил…»
А иногда отец мне говорил,что видит про утиную охотусны с продолженьем: лодка и двустволка.И озеро, где каждый островокему знаком. Он говорил: не виделя озера такого наявупрозрачного, какая там охота!представь себе… А впрочем, что ты знаешьпро наши про охотничьи дела!Скучая, я вставал из-за столаи шел читать какого-нибудь Кафку,жалеть себя и сочинять стихипод Бродского, о том, что человек,конечно, одиночество в квадрате,нет, в кубе. Или нехотя звонилзамужней дуре, любящей стихипод Бродского, а заодно меня —какой-то экзотической любовью.Прощай, любовь! Прошло десятилетье.Ты подурнела, я похорошел,и снов моих ты больше не хозяйка.Я за отца досматриваю сны:прозрачным этим озером блуждаюна лодочке дюралевой с двустволкой,любовно огибаю камыши,чучела расставляю, маскируюсьи жду, и не промахиваюсь, точностреляю, что сомнительно для сна.Что, повторюсь, сомнительно для сна,но это только сон и не иначе,я понимаю это до конца.И всякий раз, не повстречав отца,я просыпаюсь, оттого что плачу.1999
«Прежде чем на тракторе разбиться…»
Прежде чем на тракторе разбиться,застрелиться, утонуть в реке,приходил лесник опохмелиться,приносил мне вишни в кулаке.С рюмкой спирта мама выходила,менее красива, чем во сне.Снова уходила, вишню мылаи на блюдце приносила мне.Потому что все меня любили,дерева молчали до утра.«Девочке медведя подарили», —перед сном читала мне сестра.Мальчику полнеба подарили,сумрак елей, золото берез.На заре гагару подстрелили.И лесник три вишенки принес.Было много утреннего света,с крыши
в руки падала вода,это было осенью, а летоя не вспоминаю никогда.1999
«Ордена и аксельбанты…»
Ордена и аксельбантыв красном бархате лежат,и бухие музыкантыв трубы мятые трубят.В трубы мятые трубили,отставного хоронилиадмирала на заре,все рыдали во дворе.И на похороны этилюбовался сам не свойместный даун, дурень Петя,восхищенный и немой.Он поднес ладонь к виску.Он кривил улыбкой губы.Он смотрел на эти трубы,слушал эту музыку.А когда он умер тоже,не играло ни хрена,тишина, помилуй, Боже,плохо, если тишина.Кабы был постарше я,забашлял бы девкам в морге,прикупил бы в Военторгея военного шмотья.Заплатил бы, попросил бы,занял бы, уговорилбы, с музоном бы решил бы,Петю, бля, похоронил.1999
Чтение в детстве — романс
Окраина стройки советской,фабричные красные трубы.Играли в душе моей детскойЕрёменко медные трубы.Ерёменко медные трубыв душе моей детской звучали.Навеки влюбленные, в клубемы с Ирою К. танцевали.Мы с Ирою К. танцевали,целуясь то в щеки, то в губы.Но сердце мое разрывалиЕрёменко медные трубы.И был я так молод, когда-тонадменно, то нежно, то грубо,то жалобно, то виновато…Ерёменко медные трубы!1999
«Словно в бунинских лучших стихах, ты, рыдая…»
Словно в бунинских лучших стихах, ты, рыдая, ронялаиз волос — что там? — шпильки, хотела уйти навсегда.И пластинка играла, играла, играла, играла,и заело пластинку, и мне показалось тогда,что и время, возможно, должно соскочить со спиралии, наверно, размолвка должна продолжаться века.Но запела пластинка, и губы мои задрожали,словно в лучших стихах Огарева: прости дурака.1999
«Включили новое кино…»
Включили новое кино,и началась иная пьянка,но все равно, но все равното там, то здесь звучит «Таганка».Что Ариосто или Дант!Я человек того покроя —я твой навеки арестанти все такое, все такое.1999
Где обрывается память, начинается старая фильма,играет старая музыка какую-то дребедень.Дождь прошел в парке отдыха, и не передать, как сильноблагоухает сирень в этот весенний день.Сесть на трамвай 10-й, выйти, пройти под аркойсталинской: все как было, было давным-давно.Здесь меня брали за руку, тут поднимали на руки,в открытом кинотеатре показывали кино.Про те же самые чувства показывало искусство,про этот самый парк отдыха, про мальчика на руках.И бесконечность прошлого, высвеченного тускло,очень мешает грядущему обрести размах.От ностальгии или сдуру и спьяну можноподняться превыше сосен, до самого неба наколесе обозренья, но понять невозможно:то ли войны еще не было, то ли была война.Всё в черно-белом цвете, ходят с мамами дети,плохой репродуктор что-то победоносно поет.Как долго я жил на свете, как переносил все этисердцебиенья, слезы, и даже наоборот.1999
68
Верхейл Кейс — голландский филолог-славист, литературовед, писатель, переводчик (род в 1940 г.).