В новую жизнь

Шмелев Иван Сергеевич

Семеновъ сидѣлъ въ темнотѣ, на кровати, и похрустывалъ пальцами.

Прохоровъ, съ мрачнымъ подергивающимся лицомъ, ходилъ по комнатѣ.

Сеня смотрѣлъ въ окно.

– Ѣду я! — крикнулъ Прохоровъ, — ѣду!.. брошу все и поѣду… Не могу я!.. не могу!!

— Поѣзжай, Александръ, — тихо сказалъ Семеновъ изъ темноты.

— Да, я поѣду… Ничто меня не удержитъ!..

Прохоровъ загремѣлъ чемоданомъ, вытащилъ его на середину комнаты и сталъ перебирать, точно укладывался.

Сегодня

въ университетѣ узнали они, что земства призываютъ врачей и студентовъ-медиковъ на борьбу съ эпидемiей голоднаго тифа и цынги, въ охваченномъ голодомъ цѣломъ рядѣ губернiй. Они читали воззванiе и думали одно: надо, надо ѣхать на помощь народу, о нуждахъ котораго они всегда такъ горячо говорили. Сама жизнь звала ихъ показать свою любовь на дѣлѣ. Но теперь ихъ связывалъ Сеня.

— Конечно, поѣзжай, — повторилъ Семеновъ. — Я и одинъ могу…

Сеня понялъ, что рѣчь идетъ о немъ.

— А вы развѣ не ѣдете, Сергѣй Васильевичъ? — спросилъ онъ.

Нѣтъ, я не поѣду. Мы взяли тебя… надо дѣлать что-нибудь…

Сеня сжился съ ними и привыкъ понимать ихъ настроенiе. По тону Семенова онъ понялъ, что и тотъ готовъ ѣхать, но онъ, Сеня, мѣшаетъ ему.

— Сергѣй Васильевичъ, — сказалъ онъ въ волненiи. — Я… я уйду къ Кириллу Семенычу… а вы поѣзжайте, пожалуйста, поѣзжайте…

— Слышишь, Александръ, что говоритъ? Онъ понялъ насъ.

— Дѣло, Семенъ, — крикнулъ Прохоровъ, — дѣло говоришь!.. Твое ученье не уйдетъ, а тамъ… наши теперь силы нужнѣй.

— Я… мнѣ все равно… я привыченъ ко всему… А нельзя мнѣ съ вами?..

— Нѣтъ. Твое время еще придетъ. И думать тутъ нечего, Сергѣй. Онъ самъ учуялъ, что надо дѣлать…

„Да, такъ лучше“ — думалъ Семеновъ. — „Урокъ передамъ знакомымъ“…

Онъ вдругъ вспомнилъ, что вчера на урокѣ, за чаемъ, братъ хозяйки, профессоръ Фрязинъ, говорилъ, что прислуживавшiй ему при домашней лабораторiи человѣкъ ушелъ отъ него, и просилъ, нѣтъ ли кого въ виду, и даже хотѣлъ сдѣлать публикацiю. Можетъ быть, можно будетъ устроить…

Эта мысль, такъ счастливо пришедшая въ голову, могла все устроить. Онъ накинулъ пальто.

— Куда ты?..

— Нужно, я сейчасъ… скоро вернусь. — И ушелъ.

Прохоровъ возился съ чемоданомъ.

— Ничего, братъ, потерпи… Тамъ больше терпятъ и всегда терпятъ… Мы многимъ обязаны народу… и мы должны идти къ нему, помочь… даже умереть съ нимъ, если придется… Многаго ты не понимаешь еще!..

Прохоровъ поднялся съ пола. Снова волненiе овладѣло имъ. Онъ подошелъ къ Сенѣ, положилъ ему руку на плечо и взволнованнымъ голосомъ продолжалъ:

— Если бы ты зналъ все!.. все о своемъ народѣ… Родной онъ намъ съ тобой!.. Изъ него мы съ тобой вышли!.. — Онъ крѣпко стиснунлъ плечо Сени. —

Если бы ты зналъ! Вѣдь все, все, что ты видишь, все это народъ далъ, — его потъ, трудъ его тяжкiй… все!.. Гордись!.. Вѣдь твои это дали… наши отцы, матери, дѣды!.. Университетъ, больницы, дороги, всѣ эти зданiя, все это богатство, — онъ указалъ на городъ, уже окутанный весенними сумерками, — далъ народъ!.. Все это на народномъ трудѣ стоитъ… А онъ… нищiй онъ, Сеня. И знай, что придетъ время, и народъ скажетъ: „А мнѣ что дали?“ И, если мы всѣ поймемъ это, если придемъ къ народу, протянемъ къ нему руку и скажемъ:

„Другъ иой, братъ мой!.. не падай душою“… — Голосъ Прохорова задрожалъ. — Тогда… тогда все измѣнится… Воскреснетъ народъ, выпрямится во весь ростъ и пойдетъ онъ шагать впередъ смѣло и твердо къ новой жизни, счастливой… Есть, Сеня, поэтъ Надсонъ… какъ-нибудь дамъ тебѣ… И вотъ этотъ поэтъ сказалъ:

„И не будетъ на свѣтѣ ни слезъ, ни вражды,

Ни безкрестныхъ могилъ, ни рабовъ,

Ни нужды, — безпросвѣтной, мертвящей нужды!..

Онъ оборвалъ. Жгучая грусть защемила сердце отъ этихъ словъ у Сени. Слезы просились изъ сердца, хотѣлось слушать, страдать и плакать.

— Понимаешь ты меня?..

— Я все понимаю, — вырвалось у Сени. Онъ плакалъ не отъ сознанiя того, что онъ смутно понялъ, а отъ охватывающаго его волненiя, котораго онъ не понималъ.

— А разъ понялъ, помни, помни всегда! Мы съ тобой изъ народа вышли, мы и не должны забывать его… Иначе мы съ тобой будемъ… подлецы!..

Въ комнату постучали, и вошелъ Кириллъ Семенычъ.

— Темъ… Хозяева дома?..

— Здѣсь, здѣсь… Идите. — Зажжемъ лампу.

— Провѣдать зашелъ…

— Кириллъ Семенычъ, возьмете меня къ себѣ? — сказалъ Сеня.

Старикъ удивился. Прохоровъ передалъ все, что случилось.

— Господи! братики вы мои!.. голуби вы мои… Да что это?. Да что я, чортъ, прости Господи?.. Да я… да я… Мѣсто я нашелъ… на 35 рублей…

Сократъ все устроилъ… Да я всѣхъ могу взять!.. Ученые люди!.. Не ученые вы, а прямо… химiя, можно сказать!.. высокая геометрiя!.. На такое дѣло идете!.. Да вѣдь это… медицина это!.. Правильные вы люди…

Онъ не могъ больше говорить, и Сеня замѣтилъ, какъ глаза Кирилла Семеныча заморгали.

Наконецъ, вернулся Семеновъ.

— А, Кириллъ Семенычъ… здравствуйте, физика, химiя и энциклопедiя!.. Мудрецу!.. — Онъ весело хлопнулъ его по рукѣ.

— Сдѣлано дѣло! То-есть, все хорошо устраивается!.. Переходишь на новое мѣсто, до нашего возвращенiя, — сказалъ онъ Сенѣ.

— Я бы его взялъ, — скзалъ Кириллъ Семенычъ.

— Нѣтъ, такъ лучше. Это чудный человѣкъ, этотъ профессоръ… Кириллъ Семенычъ!.. его за границей знаютъ!.. Сеня при лабораторiи будетъ… Онъ и жалованье ему дастъ…