В новую жизнь
Шрифт:
— А что тутъ можемъ? — спрашивалъ хозяинъ, обращаясь къ жильцамъ. — Мы тутъ ничего не можемъ…
Никто ничего не сказалъ. Крючочникъ щелкалъ за перегородкой щипцами, ночлежники укладывались на нары. Всѣ эти люди перебивались изо дня въ день; тяжелая жизнь точно вытравила у нихъ изъ сердца жалость, способность думать и чувствовать: оставалась одна мысль, какъ бы спасти себя.
Сеня постоялъ, посмотрѣлъ на уголокъ. „Въ участокъ… въ тюрьму“… — стояло въ его ушахъ. Ну, сегодня онъ ночуетъ здѣсь, а завтра, а послѣ завтра? Уходить, все равно, надо.
Сжавъ губы, чтобы не расплакаться, онъ повернулся къ двери.
— Не миллiенщики
— Молчи ужъ, черная душа!.. не оправдывайся! — крикнулъ изъ-за перегородки крючочникъ.
Сеня спускался по лѣстницѣ, навстрѣчу ему шли запоздавшiе ночлежники. День кончился. „Хитровъ рынокъ“ затихъ: толпа расползлась по угламъ, нарамъ и щелямъ. Сеня стоялъ на пустой площади, обставленной каменнымси громадами, глядѣвшими теперь сиротливыми огоньками пыльныхъ оконъ. Вправо чернѣлъ длинный желѣзный навѣсъ, — убѣжище толпы въ дождливое время. Въ пустую площадь глухо докатывался гулъ ближнихъ улицъ: за мрачной „Хитровокй“ еще продолжалась жизнь города, залитого теперь электрическимъ свѣтомъ.
Глава ХI. Двѣ встрѣчи
Переулокъ еще не спалъ. Трактиры и пивная шумѣли. Крикливые звкуи граммофоновъ и гармонiй вырывались изъ дребезжащихъ дверей вмѣстѣ съ клубами прѣлаго пара. Сеня шелъ на гулъ освѣщеннаго города, котораго онъ теперь боялся. Всѣ мысли вылетѣли изъ головы: ихъ вытѣснилъ смутный страхъ. Вотъ яркiй фонарь на углу. Въ обѣ стороны уходила широкая улица, залитая свѣтомъ магазиновъ, какъ гигантская огненная змѣя. Неслись экипажи, шли пешеходы съ покупками; казалось, все — и дома, и фонари, и окна, — бѣжало куда-то, спѣшило, гремѣло.
«Гдѣ же этотъ участокъ? Полицiя?»
Сеня остановился у окна большого книжнаго магазина. Сотни книгъ, расположенныхъ пестрой горкой, глядѣли оттуда. Вспомнился ларь Пахомыча, Кириллъ Семенычъ. «Онѣ, братъ, всему научатъ и жизнь облегчатъ».
Но книги чинно лежали за стекломъ; сотни людей шли мимо, и никому не было дѣла ни до книгъ, ни до Сени.
Молодой человѣкъ, одѣтый въ пальто съ золотыми пуговицами, и въ помятой фуражкѣ, остановился у окна и разглядывалъ книги. Сеня узналъ «ученаго» человѣка и опять вспомнилъ о Кириллѣ Семенычѣ. Лицо студента было такое розовое и веселое, что Сеня почувствовалъ приливъ бодрости, точно увидалъ знакомаго, и рѣшился спросить, гдѣ находится полицейскiй участокъ.
— Участокъ? — удивился студентъ, пристально разсматривая довольно рослую фигуру мальчугана. — Зачѣмъ тебѣ участокъ?
Сеня сбивчиво разсказалъ, въ чемъ дѣло. Студентъ пожалъ плечами.
— И никого нѣтъ? Гм… участокъ… — Онъ подумалъ.
— Скверная штука… Да тебѣ лучше ѣхать домой. Вотъ что… сейчасъ мнѣ некогда… а вотъ что… Въ участокъ я тебѣ не совѣтую идти, а… зайди-ка ты завтра, часа въ четыре… — онъ опять подумалъ. — Ночевать негдѣ?..
Ну, такъ вотъ что… Ты жарь сейчасъ на Бронную… понимаешь, на Малую Бронную, домъ №... Запомнишь? спроси студента Семенова… это я. Тебя пустятъ, а я скоро вернусь. Тамъ и обсудимъ все. Вотъ сейчасъ налѣво бульварами и жарь…
Онъ еще разъ повторилъ адресъ и прошелъ въ магазинъ.
Такой неожиданный оборотъ дѣла заставилъ
Онъ пошелъ бульварами, раздумывая о своемъ положенiи. Можетъ быть этотъ студентъ устроитъ такъ, что завтра же можно будетъ уѣхать домой. Отца онъ будетъ просить оставить его въ деревнѣ: лучше ужъ быть при отцѣ, жить на фабрикѣ, чѣмъ въ мастерской. Съ Кирилломъ Семенычемъ, конечно, онъ не увидится больше: въ этомъ городѣ такъ много народу, что трудно отыскать человѣка, не зная, гдѣ онъ живетъ.
Зачѣмъ не поѣхалъ онъ въ больницу?.. И ему страстно захотѣлось видѣть Кирилла Семеныча и проститься. Счастливая мысль мелькнула въ его головѣ: завтра надо будетъ сходить въ ночлежный домъ, повидаться съ литейщикомъ и узнать, гдѣ Кириллъ Семенычъ.
На бульварномъ проѣздѣ кто-то схватилъ его за плечо, и Сеня, къ своему удивленiю, увидалъ передъ собой могучую фигуру Сократа Иваныча.
— Куда?
Сеня разсказалъ все, что случилось.
— Ахъ, чортъ! — крикнулъ не совсѣмъ трезвый литейщикъ. — Я ему всѣ ребра пересчитаю… Ахъ ты… Сядемъ!
Литейщикъ долго ругался, жестикулируя кулаками.
— Вотъ что… Я теперь на линiю выхожу, Сенька… да… А къ студенту незачѣмъ… плюнь на это дѣло… Чепуха!.. Не нашего они поля… Чего глаза пучишь?.. Знаю я… хор-рошiй они народъ, а не рука…
И Сократъ Иванычъ сталъ объяснять, почему не рука идти къ студенту.
Студентъ можетъ дать денегъ на дорогу, доѣдетъ Сеня до дому, а отецъ опять въ городъ привезетъ. По мнѣнiю литейщика, это такъ и будетъ. А, можетъ быть, не нынче — завтра самъ отецъ прiѣдетъ по письму. Лучше ждать здѣсь.
Сеня подумалъ и сказалъ:
— А жить-то гдѣ я буду?.. Вѣдь никого нѣтъ у меня, и денегъ нѣтъ…
— Какъ нѣтъ?.. А я!.. Я все могу!.. Ты ничего обо мнѣ не понимаешь, какой я человѣкъ!.. Для товарища — все!.. Спроси, кого хошь, про Дрожкина, что онъ за человѣкъ… Все!.. Кто товарищу послѣднiй грошъ выкинетъ? Дрожкинъ… [Кто памятникъ г-ну Пушкину отливалъ? Дрожкинъ!.. Да, правую ногу ему отливалъ!.. Да!.. потому онъ Пушкинъ!.. И всякому хор-рошему человѣку могу… Да!.. (прим. автора)]
— Вот что, — рѣшительно сказалъ онъ. — Не пойду я къ этому чорту больше… Идемъ, братъ… гм… А идти то и некуда, братъ.
— А имущество-то ваше, Сократъ Иванычъ?
— Вонъ оно! — указалъ онъ на каменный домъ, — ха-ха-ха… Ну, ладно…
Свезъ я твоего старика… тифъ: либо помретъ, либо выпишется… Всѣ деньги сдалъ… Въ Басманную опредѣлилъ… Что?.. не вѣришь?..
— Пьяница я… да, вѣрно!.. Но, когда я не пьяница, я все понимаю… И ежели мнѣ твой старикъ пятакъ далъ, разъ меня хромой чортъ гналъ, я ему на тыщу рублей уваженiе сдѣлаю… А ты… тебя я подъ свое покровительство принимаю… старикъ тебя поминалъ все… Ну, пойдемъ въ безплатный домъ!..