В третью стражу. Трилогия
Шрифт:
– Кто не рискует, тот не спит с королевой!
– улыбается брюнет и, получив свою бумагу обратно, прячет ее в карман.
– И пусть не говорят, что одним выстрелом двух зайцев не бьют. Еще как бьют! Только умеючи.
5.
Кайзерина Альбедиль-Николова
,
Эль-Эспинар, Испания, 13 января 1937
,
полдень
С утра было солнечно, но к обеду нагнало ветром туч, а там и заморосило вдруг, обещая лить долго и уныло. И сразу же заныло плечо...
"Н-да, баронесса, не носить вам больше открытых платьев! Или носить?"
В конце
"Почему бы и нет?"
Где-то над горами ударил гром. Далеко, глухо, но недвусмысленно. И голова начала болеть.
"Не было у бабы хлопот, так... полезла воевать..."
Да уж, не было печали, так черти... подстрелили! Пустяковое, казалось бы, ранение. Пуля едва задела плечо, вырвав тонкий лоскут кожи - "моей замечательной бархатистой кожи" - но нет, не пронесло, как подумалось сразу после "происшествия", той же ночью.
"Той ночью ..."
Кажется, была такая песня... Нет, ничего, как говорится, не предвещало беды. Кайзерина той ночью сидела у медиков, только что обработавших ее пустяшную рану, пила с ними темное испанское вино, оставляющее на языке оскомину, курила и рассказывала анекдоты на четырех языках...
"Вот смеху-то было! Особенно утром..."
Утром Кейт проснулась в ознобе и холодном липком поту. В горле было сухо и горько, как в солончаках, губы потрескались, перед глазами все плыло. Кайзерина попыталась встать с кровати - ночевала она в соседнем городке, достаточно далеко от фронта, чтобы туда не долетали артиллерийские снаряды - попробовала встать, встала, но тут же и повалилась обратно, запутавшись в переставших повиноваться ногах.
Потом...
Она плохо помнила несколько следующих дней, и неспроста. Абсцесс, лихорадка... Начальник госпиталя, tovarisch Архангельский - и, как выяснилось, первоклассный хирург - сказал ей потом, что она вполне могла потерять руку, - "Ужас-то какой!" - и ее саму могли потерять.
"Насовсем... Было бы обидно, но... Есть ли жизнь после смерти?"
Впрочем, неважно. Это праздные вопросы, какие и могут прийти в голову избалованной и капризной великосветской шлюхе...
"Потом..."
Она очнулась от боли, но все-таки отказалась от морфия.
"Было больно".
Да, уж! Не то слово. Мотало так, что врагу не пожелаешь. То есть, врагу - какому-нибудь Гитлеру - как раз и пожелаешь, вот только, судя по опыту, такие молитвы бог к рассмотрению не принимает. А она... она просто сходила с ума от боли, и все-таки упорно и решительно отказывалась принимать наркотики.
– Я бы кокса нюхнула, если б был...
– "мечтательно" вздохнула она, стараясь отрешиться от "раскаленных клещей, медленно и беспощадно рвавших мясо". Боль захватывала грудь и горло, мешала дышать... Вся рука горела огнем...
– Оставьте морфин тем, кому он нужнее. Вот если у вас есть водка... Водки я бы выпила, - "улыбнулась" она теряя сознание.
Говорят, от этой ее улыбки разрыдалась даже не слишком склонная к эмоциям старшая хирургическая сестра, а водки доброхоты нанесли...
– хоть залейся. Она пила ее стаканами, не пьянея, и грязно ругалась на девяти языках. Это только в России некоторые думают, что круче русского мата ничего в мире нет. Есть. Ну, пусть, не круче, но ругань марсельских бандитов, итальянских моряков или австрийских рудокопов ничем по сочности и силе образов родному русскому матерку не уступят. Но не в этом дело, по-русски ей в любом случае
Главное, однако, не в этом, хотя и это стоило обдумать на досуге. Ведь неспроста натура немки брала верх во всех ситуациях, когда Кайзерина теряла сознание. Главное, что Архангельский руку ей все-таки спас, хотя шрам на плече вышел малоэстэтичный. Но лучше так, чем никак.
"Ведь правда?"
Ну, собственно, кто бы сомневался! Понятно, что шрам - мизерная цена за жизнь. Но покинуть госпиталь так быстро, как хотелось, Кайзерине не удалось. Без антибиотиков и прочей навороченной фармакологии, послеоперационное выхаживание в довоенной Европе - чтоб не говорить про прочую географию - дело, едва ли не более сложное, чем любая даже самая замысловатая операция. Вот ее, Кайзерину, теперь и выхаживали. Лечили "увечную", смотрели на нее восхищенными и влюбленными глазами, холили и лелеяли, дарили цветы и апельсины и приносили виноградную водку - то гнусную, чисто - самогон, то деликатную и сладкую, как лучшая граппа stravecchia, - но на волю не отпускали. Впрочем, куда ей было на волю... Она все еще была слаба и беспомощна и страдала от невыносимых болей, которые все-таки как-то пережила.
В конце концов, русские, спасшие ее от смерти, передали Кайзерину на долечивание в испанский армейский госпиталь. Он был стационарный, хотя и назывался полевым, а вот у русских...
"Надо же, - сообразила она вдруг.
– Я называю их русскими, словно сама я..."
Но, судя по всему, сама она уже стала не совсем русской или совсем нерусской, хотя "сантимент", как ни странно, остался.
"Любопытно... Это стоит запомнить и обдумать позже".
Сегодня она впервые надолго покинула свою "палату". Надо отдать должное испанцам, они не положили ее в общую, к другим раненым женщинам. В асьенде, где размещался госпиталь, нашлась и крохотная, уютная комнатка для Кайзерины. Она помещалась на третьем этаже "готической" баши, сторожившей угол между северной и западной стенами. Беленые стены, узкое окно с резными ставнями и деревянными жалюзи, дощатые пол и потолок... Кровать, распятие над изголовьем, стол со стулом и узкий гардероб. Вот, собственно, и все. Ах, да, еще комодик с зеркалом и полкой для фаянсового кувшина и эмалированного тазика.
"Удобства..."
Ну, не считая клозета в конце коридора второго этажа, в распоряжении Кайзерины имелась настоящая "ночная ваза".
"Мило, но... На войне, как на войне".
Все-таки стоять лучше, чем лежать, а стоять "за оградой" - пусть и под дождем - много лучше, чем мотаться в четырех стенах асьенды.
"Зима...
– Кайзерина взглянула на апельсиновое дерево у дороги и усмехнулась.
– Действительно, очень славная зима".
Она вытащила из кармана пальто сигареты и закурила. Дождь своими редкими и мелкими каплями норовил попасть в узкий цилиндрик сигареты. Пока не попадал, но Кайзерина знала, - это вопрос времени:
количество капель на...
– она сделала очередную затяжку -
...уменьшающуюся длину сигареты...
"Интересно, найдет ли его моя телеграмма?"
Сегодня она впервые покинула госпиталь, и пешком - по дороге обсаженной пиниями, - добралась сначала до города, производившего мрачное впечатление своей запущенностью и бедностью, а затем и до почты. К сожалению, телеграфная связь здесь была ненадежная - то и дело прерывалась "из-за обстоятельств военного времени", но телеграфист обещал отправить телеграммы Вильде и Цисси Беркфреде, сразу же, как восстановят линию...