В третью стражу. Трилогия
Шрифт:
– Народный фронт, - кивнул Тревисин.
– Красные знамена...
– вздохнул он.
– Французская фамилия...
Помолчал, затягиваясь, выпустил дым и посмотрел в небо, на звезды, прищурив внимательные серые глаза.
– Царский офицер...
– усмехнулся он.
– Не совсем так, баронесса, или вовсе не так. Я фронтовой офицер, в военном училище не учился, да и никогда, представьте, не видел себя офицером... О другом мечтал, к другому стремился. Моя настоящая фамилия Лешаков, и никакой тайны в этом нет. Тревисином я стал, когда завербовался в Иностранный легион. Так звали моего приятеля-француза. Мы с ним, знаете ли, в шахте вместе работали. Уголь добывали. Он... он погиб потом. Но вы ведь не об этом спрашивали.
Мой отец, царствие ему небесное,
– Ужас какой!
– воскликнула потрясенная его рассказом Кайзерина.
– Они вам не дали даже доучиться!
– Кто?
– встрепенулся Тревисин-Лешаков.
– Ах, да, - кивнул он, понимая.
– Царские сатрапы... Но дело в том, Кайзерина, что я ушел на фронт vol'noopredelyayuschimsya.
– Как вы сказали?
– переспросила Кейт, хотя прекрасно поняла русское слово.
– Волонтером, - перевел Лешаков.
– Волонтером?
– удивилась Кейт.
– А что вы удивляетесь?
– Алекс загасил окурок в ржавой консервной банке, приспособленной госпитальными курильщиками под пепельницу, и снова посмотрел на Кайзерину.
– Я был патриотом и верил, что все русские люди должны сплотиться против супостата, то есть против германцев и австрийцев. К тому же я был социалистом, членом партии социалистов-революционеров...
– Вы социалист?
– вздернула вверх свои чудные золотисто-рыжеватые брови Кейт.
– Я социалист, - грустно улыбнулся собеседник.
– Но разве социалисты были не против войны?
– спросила тогда она, хотя и знала, что это не так. Однако по "роли" вопрос просто напрашивался, вот она и спросила.
– Ультралевые были против, - кивнул, соглашаясь, Тревисин.
– Коммунисты, большевики. А социалисты, я имею в виду настоящих социалистов, - лейтенант сделал многозначительную гримасу, - так вот социалисты, как ваши, так и наши, поддерживали свои правительства.
– Вот как...
– озадаченно протянула Кейт. Такой поворот сюжета был ей весьма любопытен.
– Вот так, - подтвердил рассказчик.
– И что же дальше?
– спросила она.
– Дальше... Я вас сильно затрудню, если попрошу еще одну сигарету?
– Да, бог с вами, Алекс! Берите, конечно.
– Я попал на фронт в июне шестнадцатого. Прапорщик военного времени, вроде нашего Дмитрия. Впрочем, Дима малограмотный по не зависящим от него причинам, я был образован гораздо лучше, даже и в военном смысле...
– Лешаков остановился на мгновение, и Кейт смогла втиснуть в его рассказ новый вопрос.
– В каком смысле? И как это возможно?
– спросила она.
– Видите ли, Кайзерина, нас совсем неплохо готовили на ускоренных курсах... Да и ведь нам не надо было, как полуграмотным крестьянским парням, все по три раза объяснять. Господа студенты, присяжные поверенные и инженеры, - мы простые воинские истины на лету ловили. Да и какие там истины? Профиль траншеи, возможности полевой артиллерии, использование складок местности? Все это не так уж и сложно... Но дело не в этом... В феврале семнадцатого я был уже поручиком, солдатский "Георгий" за храбрость, определенный род уважения и доверия со стороны, как тогда говорили, нижних чинов... И ведь я был членом одной из тех партий, что свершили революцию. В общем, я был окрылен, полон надежд... Мне казалось, что все теперь пойдет совсем не так, как было прежде. Что Россия? Она ведь великая страна, баронесса, что бы кто ни говорил... Так вот, я был полон надежд, предполагал... верил, что Россия воспрянет, сбросит с себя обветшавшие вериги кликушества и дворянской косности, и станет... Ну, не знаю, не помню уже,
Очень скоро, однако, я понял, что дела идут совсем не так, как мне мечталось, и совсем не туда. В полковом комитете, куда меня избрали; в дивизионном, где заседал мой старый приятель подпоручик Глебов; в корпусном, куда я пару раз попадал с оказиями... Везде верховодили большевики и левые социалисты. Как-то так выходило, что они были энергичнее, напористей, беспринципней иных социалистов, да и солдаты сочувствовали им, слыша грубые и жестокие, но зато простые и доступные их разумению лозунги. Нас смяли, отбросили как мусор, и в какой-то момент я обнаружил себя посреди враждебного, охваченного штормом моря... Мне оказалось некуда идти, но так только казалось. Избегнув смерти в первые - самые страшные дни мятежа, я решил вернуться домой в Ярославль, предполагая пересидеть в провинции трудные времена. Разумеется, я ошибался. Мои предположения и планы были наивны, а большевистская революция, выплеснувшись из столиц, как лава из жерла вулкана, покатилась по стране, сея кровавый хаос. До Ярославля я по некоторым обстоятельствам не добрался, - что ничего, в сущности, не меняло, - и оказался в начале июня восемнадцатого в Самаре - это большой город, на Волге...
– Я знаю географию, - кивнула Кайзерина, заинтригованная рассказом нечаянного знакомца.
– География... Н-да...
– вздохнул Лешаков.
– Город был занят чехами. Чехословацкий корпус - ведь вы этого, наверное, не знаете - сформировали из пленных ... ваших земляков, Кайзерина, желавших воевать против Австро-Венгрии, чтобы вернуть Чехии независимость. Между прочим, среди них был и Гайда. Ещё не генерал, вестимо. То есть тогда, в России, он и выдвинулся, очень быстро став одним из военных лидеров восставших чехов. Я встречался с ним позже, в Омске. Очень волевой человек и безумец, разумеется, как и все подобные типажи. Впрочем, это всего лишь замечание в сторону... По сути же, то, что случилось потом, действовало, как снежная лавина, попав в которую, выбраться уже невозможно... Сначала власть в городе взял КОМУЧ. Это аббревиатура... Комитет членов учредительного собрания... русского предпарламента, и руководил им тоже, представьте себе, социалист-революционер - Волин. Ну, и куда же я должен был идти? Понятно, что в армию КОМУЧа, но закончилось все это в двадцатом, во Владивостоке, откуда я уплыл на японском пароходе в Японию и далее везде... Вот такой я царский офицер, - неожиданно закончил свой рассказ Лешаков.
– Извините...
И он, прихрамывая, пошел прочь.
"Судьба..."
3.
Алексей Николаевич Володин, он же
Федор Кравцов он же Тео, он же дон Теодоро или полковник Теодоро, штаб 1-й Московской Пролетарской дивизии, Толедо, Испанская республика, ночь с 14 на 15 января 1937года
– Вы не понимаете, Борис Оскарович, - Кравцов, одетый по "особому" случаю в полевую форму пехотного полковника, сидел на стуле, подавшись вперед и положив локти на стол. Напротив - в не менее напряженной позе - сидел полковник Дац, первый заместитель начальника особого отдела Экспедиционного корпуса, а справа, как бы в стороне, - расположился в кресле рослый комбриг, с белесыми как у альбиноса волосами. Комбриг был спокоен и даже несколько расслаблен, но Кравцов на его счет не заблуждался. Здесь, в этой комнате, вообще все не так или не совсем так, как выглядит или как это демонстрируют заинтересованные лица.
Начать с того, что Экспедиционный корпус уже с месяц или более назывался корпусом лишь формально, быстро превращаясь в раздутую до штатов военного времени полевую армию, и продолжал, тем не менее, непрерывно расти и дальше, высасывая из РККА лучшие кадры. Да и как могла идти речь о корпусе, если 31 декабря в должность командующего "силами РККА в Испанской республике" вступил командарм 1-го ранга Якир? После Киевского Особого округа на корпус? Так уж легче было арестовать и расстрелять.