В третью стражу. Трилогия
Шрифт:
– Полковник Малиновский, - представился старший из командиров.
– Родион. Рад встрече.
К удивлению Раймона полковник Малиновский говорил на быстром и уверенном французском, хотя и с явным русским акцентом.
– Майор Старинов, - шагнул вперед светловолосый и протянул руку.
– Майор Грейзе, - этот был в испанской форме, но сразу видно - не испанец.
– Соня, - подала руку переводчица.
– Очень приятно... товарищи, - Раймон улыбнулся и сделал приглашающий жест.
– Проходите,
И первым войдя в номер, придержал дверь:
– Прошу!
– военные с переводчицей вошли вслед за ним.
В центре гостиной стоял круглый стол, уставленный бутылками, тарелочками с легкой закуской - ветчина, нескольких сортов сыр, орехи, зимние фрукты. Все свежее, доставлено всего лишь час назад из ресторана.
– Угощайтесь, - предложил он, показывая рукой на стол.
– Прошу вас.
Бокалы, рюмки и стаканы были выставлены на большом посеребренном подносе.
– А где же, мадемуазель Фар?
– спросил, оглядываясь, Малиновский, он все это время хранил при себе большой и яркий букет цветов, надо думать, для самой "Belissima Victoria".
– А мадемуазель Фар еще спит, - развел руками Раймон.
– Мы с ней ночные охотники, tovarisch колонель, - улыбнулся он.
– Но я просыпаюсь раньше. Что вам налить, товарищи?
Это свое "tovarisch", "tovarischi" он выговаривал с особым парижским шиком. Знающие люди могли бы и оценить, но где их возьмешь по нынешним временам, знающих-то людей?
– Что вам налить, товарищи?
– Раймон был радушным хозяином, тем более, что военные ему понравились, и
еще тем более
, что он когда-то неплохо знал эти имена. Во всяком случае, два...
Сошлись на бренди, и, легко приняв по первой, закурили.
– Где вы так хорошо выучили французский язык?
– спросил полковника Раймон.
Ему это, и в самом деле, было любопытно узнать, ведь Малиновский, так ему запомнилось, чуть ли не из беспризорников, но в любом случае, не белая кость.
– Я воевал на Западном фронте... во Франции. Потом служил в Иностранном легионе, - усмехнулся полковник.
– В Первой Марокканской дивизии.
– Не может быть!
– искренне удивился Раймон.
– И теперь вы уже полковник, и служите в Красной Армии?
– А что в этом удивительного?
– прикинулся "валенком" Малиновский.
И действительно, что тут удивительного? Ровным счетом ничего.
6
. Майкл Гринвуд, Фиона Таммел. Турин. Королевство Италия. 16 января 1937 года
Несколько дней Степан ломал голову, как представить отъезд из Турина в Геную решением, возникшим спонтанно у самой Фионы, а вовсе не навязанным ей, пусть и осторожно, "милым Майклом". Да, отвык Матвеев от решения таких задачек. Холостяцкая жизнь в этом смысле сильно расслабляет и способствует утрате
"А проще говоря, - хмыкнул про себя Степан, - про... потеряны базовые навыки счастливой семейной жизни".
Теперь он мог почти безболезненно вспоминать о том, что когда-то - "и где-то" - у него была семья. Радость от того, что рядом - любимая женщина, способна приглушить боль от потери, особенно - давней, почти не тревожащей уже сердце и память.
Случай натолкнуть Фиону на нужные мысли представился в субботу, 16-го числа, именно в тот момент, когда они стояли перед "Портретом старика" работы Антонелло де Мессины, в Башне Сокровищ Палаццо Мадама. Уставшие, стоптавшие ноги "по колено" в бесконечности лестниц, залов и галерей дворца-музея, Майкл и Фиона отдыхали перед полотном итальянского мастера
Лукавый взгляд из-под полуприкрытых век пожилого, лет сорока, человека, пухлые, чувственные губы и слегка приподнятая в недоумении левая бровь... Всё создавало ощущение "настоящести" находящегося по ту сторону холста... Будто и не было четырёх с половиной сотен лет, отделяющих творение итальянского мастера от влюблённой пары, застывшей сейчас перед картиной.
– Ты знаешь, Майкл, мне кажется, что этот старик сейчас сойдёт с портрета...
– Фиона положила голову на плечо Матвееву
– Угу, и спросит: "
А чёй-эт вы тут делаете
?" - повторить интонацию известного киногероя на английском не удалось. Да и смысл фразы, вырванной из контекста, потерялся при переводе. Но всё исправила гримаса Степана, скопировавшего выражение лица на портрете.
Фиона улыбнулась и шутливо толкнула Степана кулаком в бок.
– И правда, сэр Майкл, а что мы здесь делаем?
– В смысле "здесь"? В этом музее или вообще в Турине?
– Просто, я подумала... За десять дней мы успели посмотреть всё, что хотели, и я подумала, а может нам поехать ещё куда-нибудь?
– Куда, например? В Венецию? Так там сейчас сыро и промозгло, да и холодно, почище чем у нас в Шотландии. В Рим? Столица - есть столица, суета и...
– тут Степан немного задумался, будто подбирая слова, - ... суета! Может быть, куда-нибудь поближе?..
В результате короткой и по-английски "бурной" дискуссии, впрочем, оставшейся незамеченной для служителей и немногочисленных посетителей музея, Фиона всё-таки произнесла заветное слово "Генуя". Немного поспорив, но исключительно для приличия, Матвеев согласился.
***
"Весёленький пейзажик, ничего не скажешь!" - Степан споткнулся и аккуратно переступил через мирно дремлющего почти на самом пороге траттории немолодого мужчину, выводившего сизым, распухшим носом такие рулады, что порой в них терялся гомон, доносившийся из-за полуоткрытой двери.