В третью стражу. Трилогия
Шрифт:
т
, молчит, тяжело дышит. По высокому лбу скатывается капля пота.
Валери! Мой любимый большевик!
– шепчет Жаннет.
– Что ты! Что? Все будет хорошо, ты же знаешь!
Тебе надо уехать, - говорит, наконец, он.
– Если узнают, что мы вместе, в убийстве
Думера
обвинят СССР. А мы только-только начали встраиваться в европейскую политику
...
"Вот
– Вот и все... все... все..."
Она уехала из Парижа в тот же день и больше уже Валери не видела. Он был там, в Париже, она здесь, в Москве. Он руководил советским полпредством, а она училась в школе разведчиков... Он. Она. Но уже никак не "мы". Все кончилось.
5. Дмитрий Вощинин, неподалёку от г. Мец, 9 августа 1935 года
Дождь прекратился только под самое утро и мокрый асфальт шоссе, ведущего в столицу Лотарингии, казался в предрассветном сумраке лаково блестящим. Ниже насыпи, в том месте, где дорога делала крутой поворот - от кюветов и дальше, в редкий перелесок - стоял плотный туман. Из него, то тут, то там выступали высокие кусты и стволы деревьев. Туманная гладь по обе стороны дороги, простиравшаяся насколько хватало взгляда, оставалась пустынна и недвижима.
– Это хорошо, что ветра нет...
– сказал по-русски с лёгким акцентом высокий молодой мужчина в светлом летнем плаще и широкополой "американской" шляпе. Он сидел на расстеленной у корней вяза газете и меланхолично снаряжал магазин "Маузера" с примкнутой кобурой-прикладом, лежащего у него на коленях поверх большого батистового платка.
– Да, туман вровень с дорогой - хрен нас заметят!
– тоже по-русски вполголоса ответил коренастый, крепко сбитый субъект средних лет в поношенной рабочей куртке и видавшей виды кепке, пристроившийся слева от человека с "Маузером".
– Который, кстати час?
– последний патрон занял подобающее ему место, и "щёголь" осторожно вставил магазин в окошко приёмника.
– Скоро уже, скоро... не нервничай!
– "работяга" похрустел пальцами, несколько раз энергично встряхнул кистями рук, разгоняя кровь, и одним быстрым движением перешёл из положения "сидя" в позу для стрельбы с колена. Как и когда в его руках оказался угловатый "Штайр", не смог бы сказать даже самый внимательный наблюдатель.
– И вольно тебе эту шарманку таскать?
– с иронией, чуть растягивая гласные, произнёс "молодой".
– Его же перезаряжать можно до морковкиного заговенья... или до первой пули.
– Не замай! Молод ещё, чтоб указывать...
– не поворачиваясь к собеседнику, огрызнулся человек в рабочей куртке.
– Я-то, почитай с пятнадцатого года с таким не расстаюсь. Как первого австрияка на штык поднял. Он офицером оказался, а в кобуре у него - вот такая машинка.
– Что ж он не пальнул в тебя? Из "машинки"-то?
– беззлобно подначил "щёголь"
– За пулемётом он лежал, ленту у него перекосило. А второго номера как раз застрелил кто-то из наших...
– перекинув пистолет из правой руки
– Ладно, пойду к Митеньке, - сказал он, неожиданно усмехнувшись, - а то он, небось, к биноклю-то прирос со страху... Говорил же Яше, зачем нам этот дворянчик?
– Атанде! На месте стой!
– "молодой" взмахнул раскрытой ладонью, будто придавливая что-то или кого-то к земле.
– Слышишь?
– Вроде мотор на шоссе? Или кажется?
– Думаешь, он?
– "щёголь" взглянул на большие наручные часы.
– На четверть часа задерживается...
– Не удивительно, по мокрой-то дороге!
Оба мужчины застыли, напряжённо вслушиваясь в приближающийся звук. И в то же самое мгновение, над гладью тумана, почти у самой дороги, три раза коротко мигнул направленный свет фонаря.
"Молодой" немедленно поднялся, одной рукой подхватив "Маузер", а другой - быстро засунув в карман скомканный платок. Нагнулся, и вот - вслед за платком в кармане плаща оказалась свёрнутая газета.
– Ага, не оплошал кадетик-то, вовремя маякнул...
– удовлетворённо сказал человек в кепке, и через секунду добавил - Начали!
Метнувшись в сторону сигнала, они перемещались очень быстро и очень тихо, будто скользя над влажной травой, огибая все неровности почвы - ямки и выбоины, уклоняясь от соприкосновения с кустами. Отделявшие их от наблюдателя, обязанности которого были возложены на Вощинина, как самого молодого участника группы, три десятка метров были преодолены не больше чем за пять секунд.
Обменявшись быстрыми взглядами с Дмитрием, кутавшимся от утренней сырой прохлады в длиннополый макинтош, "щёголь" выпрямился во весь рост и приложил приклад автоматического пистолета к плечу.
Звук автомобильного мотора приближался, и вот уже виден свет электрических фар, и взгляду открылся высокий угловатый силуэт машины, входящей в крутой поворот...
Резкий хлопок выстрела и, сразу вслед за ним - визг тормозов, скрежет металла по асфальту, а чуть погодя - глухой удар и внезапно оборвавшийся рокот мощного двигателя. Наступившую тишину разорвал тонкий, "заячий" вопль из разбившегося автомобиля - но секунда, и он прекратился, будто обрезанный на самой высокой ноте.
– Контроль?
– вопрос "рабочего", уже сделавшего шаг в сторону разбившегося автомобиля, не подразумевал ответа.
"Щёголь" хлопнул по предплечью застывшего в ступоре - только что рот не открыт - Дмитрия, и коротко бросил на ходу:
– С нами. Будешь за дорогой следить.
В кювете исходила паром груда искореженного металла, в которой с трудом угадывался большой седан "Пежо".
"Радиатор пробит..." - вдруг, и совсем не к месту, подумал Вощинин.
Слева, там, где на земле лежала оторванная водительская дверь, наметилось какое-то шевеление. "Работяга", безуспешно пытавшийся разглядеть, что происходит внутри салона, превратившегося в мешанину металла, дерева и кожи - смятого, разорванного, топорщащегося щепками и осколками, даже не оглянулся. Только коротко махнул рукой: "мол, сами разбирайтесь..."