В змеином кубле
Шрифт:
— Да… — черные глаза юного проводника вновь радостно блеснули.
Опять обойдем…
Нет, вряд ли настолько притворяется. Слишком мал — лет десять-одиннадцать от силы. Да и откуда ему было знать, что они здесь появятся…
Да и потом — чтобы заманить в ловушку, достаточно сказать, что опасности нет. А собаки — добрые и не кусаются.
— Надо вернуться назад, вылезти за ограду и влезть с той стороны. Это быстро, даже если осторожно. А вы — ловкие.
Вернуться. Мимо шакалов. Которые сытые.
Держись, Эверрат. В конце концов, ты ведь действительно
Мрачный двор, серый песок, хмурые лица товарищей. Вдохнуть бы свежего воздуха! Но до прохладного сада — невозможно далеко.
Белеют статуи. Белеют, белеют…
Лыбится с небес грязно-пятнистая луна. Тоже зеленоватая.
Как же здесь тяжело! Словно всё давит. Неподъемным грузом. На душу, сердце…
Что с Конрадом сделала Квирина?! Прежде он все неприятности встречал с улыбкой. Какой смысл переживать? Если попал в беду — действуй. А не попал — так и беспокоиться не о чем.
Почему же чем дальше — тем меньше так получается? Что изменилось — кроме страны? Но ведь и в Сантэе Эверрат сначала держался. Полтора с лишним года. В камере смертников!
Разве так уж что-то изменилось? Если только к лучшему. Гладиаторы — не приговоренные.
И по-прежнему лишние нервы только мешают нормально оценить ситуацию. И действовать по обстановке. Или если уж умереть — так улыбаясь в лицо смерти. Но лишь когда жизнь точно проиграна вчистую!
А сейчас нужно всего одно — сделать каких-то шагов пятнадцать. Стараясь не дышать — вот и всё. А также не слышать и не видеть. И при этом быть готовым встретить любую опасность кулаками или кинжалом. Ты справишься, Эверрат! Ты же не…
Не слышать мерзкого плотоядного рычания собак! В конце концов — лучше пусть сыто чавкают, чем лают на чужаков, правильно?
И не слышать жужжания крупных вонючих мух! Обнаглели настолько, что так и норовят сесть на несчастное лицо. Да что там сесть — облепить!
Неужели Творцу сложно было создать только приятных и полезных насекомых? Бабочек там, стрекоз, пчел… Ладно, Конрад даже на шмелей согласен. И на ос. Даже на москитов!
Но зачем, для какой надобности создателю всего сущего мухи?! И комары заодно — вместе с мошкарой. Хотя нет — эти еще не так омерзительны. Хоть размером поменьше. Не пахнут. Да и трупы не едят…
Вот и назвал вещи своими именами. Подавив подкатившую к горлу тошноту. Конрад сжал кулаки. И сделал первых три шага по двору…
Три оскаленные морды повернулись к нему разом. Не злые — просто добродушно-любопытные. Такое Конрад как-то уже видел. На морде сытого медведя. Только тот, в отличие от шакалов, ел малину. Красную, сочную, осеннюю.
Захочет ли Кор еще хоть когда-нибудь малины? Или мяса?
И еще кто-то смотрел так же… Та гуговская шавка в погонах. За ним (увы, за шавкой, а не за Гуго) они, беглецы, наблюдали из леса. Перед тем, как схватить в качестве «языка».
Чем таким был доволен паршивый «солдатишка» паршивого «дядюшки Гуго», Конрад так никогда и
Давай же, вперед, Кор. Держись! Ради Елены…
Что ты так вдруг раскис, в самом-то деле? Неужели из-за одних мух… и шакалов? Отмахнуться от насекомых лень?
От того, что будешь лишний раз беситься и дергаться, не станет легче никому. И тебе самому — тоже. Даже младшего Ревинтера Конрад изводил, если быть совсем честным, хладнокровно. Иначе так хорошо бы не получилось. Анри чуть не кипел от едва сдерживаемого бешенства. А Конрад «Николса» просто презирал. И ведь отлично получилось. Тот аж вздрагивал каждый раз, как пересекались. И невольно втягивал голову в плечи… слизняк! Трус и слабак.
А теперь… из-за каких-то собак… шакалов!
Морды лениво отвернулись. Точнее — отворачиваются. Медленно-медленно. Мерзко-мерзко…
Пыльно, жарко. Творец, сколько же здесь пыли, жары и грязи?! Дышать нечем…
— Кор, держи себя в руках! — в самое ухо шепнула Эста. Где-то далеко-далеко…
Конрад опомнился — из них двоих именно она всегда взрывалась первой.
Что же на него нашло?! И почему… почему все они… и он тоже — еле движутся? Чуть шевелятся! Люди, шакалы, мухи — все! И скалится луна. Тоже — сытая. Будто и с нею поделились…
Слюна каплет с объевшихся окровавленных ртов. Добродушные взгляды лениво провожают идущие (плывущие!) мимо фигуры чужаков. И вновь склоняются над недоеденным.
Эверрат, неужели тебе так трудно представить, что это — просто корм для собак? Настолько трудно?
Как назло, то, что грыз очередной шакал, вывалилось из переевшей пасти. И собака лениво отошла в сторону, подметая хвостом пыльный двор. Наелась так, что перестала обращать на пищу внимание. Хоть на мертвую, хоть на всё еще гуляющую по двору. Перекормили.
И всё исчезло — друзья, опасность, даже мухи. Вместе с собаками. Остались лишь серый песок в бурых пятнах. И то, что на нем.
4
Одуряющая жара сводит с ума — куда делась привычная прохлада сантэйских ночей? А мухи достают еще сильнее. Вьются, кружат, чтоб им!
А до кучи Элгэ переоценила собственные силы: явно начинает лихорадить. Может, потому и жарко? Не вовремя!
Но всё это — еще не так страшно. Гораздо хуже, когда в обморок вдруг рухнул крепкий с виду Конрад. Молча и сразу. Повалился мертвым грузом.
И самостоятельно в себя приходить не собирается. Во всяком случае — сейчас.
А времени нет. Кевинов «запас» стремительно истаивает.
— Кевин, отнеси его назад и выведи отсюда. Мы с Эстой справимся вдвоем.
— Почему именно вы?
Нашел время спорить!
— Ни одной из нас не унести Кора, — терпеливо объяснила илладийка. Для особо упрямых и непонятливых. — А в бою мы не уступим вам.
На шпагах бы не уступили. Не говоря уже о пистолетах. Но есть у них лишь кинжалы и метательные стилеты.