В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
всякий эпитет и в то же время все частное забыть для целого. И в выборе слов
надобно соблюдать особенную осторожность: часто самое поэтическое,
живописное, заносчивое слово потому именно и негодно для Гомера. Все
имеющее вид новизны, затейливости нашего времени, все необыкновенное здесь
не у места. Надобно возвратиться к языку первобытному, потерявшему уже свою
свежесть оттого, что все его употребляли, заимствуя его у праотца поэзии.
Надобно этот изношенный
и отказаться от всех нововведений, какими язык поэтический, удаляясь от
простоты первобытной, по необходимости заменил эту младенческую простоту.
Поэт нашего времени не может писать языком Гомера: будет кривлянье.
Переводчик Гомера ничего не может занять у поэтов нашего времени в пользу
божественного старика своего и его молоденькой музы. Относительно
поэтического языка я попал в область общих мест, и из этих одряхших инвалидов
поэзии, всеми уже пренебреженных, надлежит мне сделать живых,
новорожденных младенцев. Но какое очарование в этой работе, в этом
подслушивании рождающейся из пены морской Анадиомены, ибо она есть
символ Гомеровой поэзии; в этом простодушии слова, в этой первобытности
нравов, в этой смеси дикого с высоким, вдохновенным и прелестным; в этой
живописности без всякого излишества, в этой незатейливости выражения; в этой
болтовне, часто излишней, но принадлежащей характеру безыскусственному, и в
особенности в этой меланхолии, которая нечувствительно, без ведома поэта,
кипящего и живущего с окружающим его миром, все проникает; ибо эта
меланхолия не есть дело фантазии, создающей произвольно грустные, ни на чем
не основанные сетования, а заключается в самой природе вещей тогдашнего мира,
в котором все имело жизнь пластически могучую в настоящем, но и все было
ничтожно, ибо душа не имела за границей мира своего будущего и улетала с
земли безжизненным призраком; и вера в бессмертие, посреди этого кипения
жизни настоящей, не шептала своих великих, все оживляющих утешений".
"Мне хочется (продолжает поэт) сделать два издания "Одиссеи русской":
одно для всех читателей, другое для юности. По моему мнению, нет книги,
которая была бы приличнее первому, свежему возрасту, как чтение,
возбуждающее все способности души прелестью разнообразною. Только надобно
дать в руки молодежи не сухую выписку в прозе из "Одиссеи", а самого живого
рассказчика Гомера. Я думаю, что с моим переводом это будет сделать легко. Он
прост и доступен всем возрастам и может быть во всякой учебной и даже детской.
Надобно только сделать выпуски и поправки; их будет сделать легко -- и число их
будет весьма
Пролога: представить в одной картине все, что было до начала странствия
Одиссеева. Эта картина обхватит весь первобытный, мифологический и
героический мир греков. Рассказ должен быть в прозе. Но все, что
непосредственно составляет целое с "Одиссеею", то есть Троянская война, гнев
Ахиллесов, судьба Ахилла и Приамова дома, все должно составить один сжатый
рассказ гекзаметрами, рассказ, сшитый из разных отрывков "Илиады", трагиков и
"Энеиды" и приведенный к одному знаменателю. В этот рассказ вошли бы,
однако, некоторые песни "Илиады", вполне переведенные. Таким образом,
"Одиссея для детей" была бы в одно время и живою историею Древней Греции, и
полною картиною ее мифологии, и самою образовательною детскою книгою".
О повестях для юношества61 Жуковский представил следующие свои
соображения: "Собрание повестей для юношества (пока еще не существующих,
кроме двух-трех) я намерен издать особо. Они будут писаны или ямбами без
рифм, или моим сказочным гекзаметром, совершенно отличным от гекзаметра
гомерического, -- и этот слог должен составлять средину между стихами и
прозой, то есть, не быв прозаическими стихами, быть, однако, столь же простым и
ясным, как проза, так чтобы рассказ, несмотря на затруднение метра, лился как
простая, непринужденная речь".
Для образца русских народных сказок Жуковский доставил из-за границы
для напечатания одну под названием "Сказка об Иване-царевиче и Сером Волке".
В ней удалось ему на одну нить нанизать самые поэтические причуды нашей
народной фантазии и оживить эти перлы единством события, завлекательного и
характерного. "Мне хочется, -- прибавляет автор, -- собрать несколько сказок,
больших и малых, народных, но не одних русских, чтобы после их выдать,
посвятив взрослым детям. Я полагаю, что сказка для детей должна быть чисто
сказкою, без всякой другой цели, кроме приятного, непорочного занятия
фантазии. Надобно, чтобы в детской сказке (не для первого, а для второго
возраста) все было нравственно чисто; чтобы она своими сценами представляла
воображению одни светлые образы, чтобы эти образы никакого дурного,
ненравственного впечатления после себя не оставляли -- этого довольно. Сказка
должна быть так же жива и возбудительна для души, как детские игры
возбудительны для сил телесных. При воспитании сказка будет занятием чисто
приятным и образовательным; и ее польза будет в ее привлекательности, а не в