В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
страдать кровохарканием, так что врачи присоветовали ей отправиться в Южную
Францию, в Гиер. Это было осенью 1827 года. Жуковский, снабдил ее всеми
средствами переехать туда с детьми и прислугою. Но ни климат, ни врачи не
помогли болезни, развившейся уже до высокой степени, а отдаление от друзей и
родных еще более развило чахотку как бы осиротевшей на чужбине больной.
Узнав в Монпелье о горестном положении Александры Андреевны, я поехал в
апреле 1828
здесь она очень поправилась силами и оживилась духом в обществе образованных
и любезных людей, каковы Бонштеттен, Эйнар и другие. Оставив сына
Александры Андреевны, Андрея, в женевском пансионе, мы на зиму поехали в
Пизу, где встретилось несколько русских семейств. Но к весне 1829 года у
больной возобновились кровохаркания, и в феврале бедная страдалица
скончалась. Мне было суждено быть на ее похоронах единственным
представителем близких к ней людей и поставить на ее гробе, на старом
греческом кладбище в Ливорно, такой же крест, какой шесть лет тому назад
Жуковский поставил на могиле Марии Андреевны47. <...>
Несмотря на оказанное друзьями и даже царским семейством участие в
горести Жуковского, с этой поры чувство осиротелости вкралось в сердце его.
Тщетно старались развлекать его в семействах Виельгорских, Блудовых,
Карамзиных, Дашковых, Вяземских; нежная скорбь о потере постоянно
подтачивала душу, и телесные силы его видимо ослабели -- не только от
подавленного сердечного страдания, но и оттого, что он усиленными работами
старался преодолеть свою внутреннюю боль. <...>
Благоприятное влияние имело на душу Жуковского появление в это время
новых поэтических талантов, и между ними он давно уже отличал Пушкина.
Пушкин в это время (в 1831 году) прибыл из Москвы в Царское Село и решился
провести там осенние месяцы. И Жуковский по причине холеры остался здесь с
двором долее обыкновенного. <...>
Жуковскому стало веселее в обществе Пушкина; врожденный в нем юмор
снова стал проявляться, и тогда написал он три шуточные пьесы: "Спящая
царевна", "Война мышей и лягушек" и "Сказка о царе Берендее", напоминающие
несколько счастливые времена арзамасских литературных шалостей. В последних
двух мы узнаем некоторые намеки на известные литературные личности, которые
в ту пору вели перестрелку в разных журналах. Рукопись этих произведений, как
и в старое время, была отдана на суждение А. П. Елагиной, и при этом Жуковский
писал ей: "Перекрестить Кота-Мурлыку из Фаддея в Федота, ибо могут подумать,
что я имел намерение изобразить в нем Фаддея Булгарина"48. <...>
По
предпринял переложение в русских стихах повести Ламот-Фуке "Ундина"49,
писанной в подлиннике прозою. Уже в 1817 году он начал было обрабатывать эту
самую повесть для своего альманаха50, но, дав ей только форму сказки в прозе, не
докончил ее. "Ундина" есть одно из лучших произведений Фуке и одно из самых
характеристических созданий немецкого романтизма. Еще при первом посещении
Берлина Жуковский отыскал и полюбил Фуке51. <...>
Тому, кто коротко знаком с характером и жизнью Жуковского, многие
места поэмы кажутся как бы прямо списанными с обстоятельств собственной
жизни поэта; таково, например, начало V главы:
Может быть, добрый читатель, тебе случалося в жизни,
Долго скитавшись туда и сюда, попадать на такое
Место, где было тебе хорошо, где живущая в каждом
Сердце любовь к домашнему быту, к семейному миру
С новою силой в тебе пробуждалась --
и т.д.
Говоря так, Жуковский прибавляет к описанию старого рыбака и молодой
Ундины такие черты, которых нет у Фуке. Они явно взяты из кружка родственных
ему лиц; таково, например, описание и самой Ундины:
...Но мирной сей жизни была душою Ундина.
В этом жилище, куда суеты не входили, каким-то
Райским виденьем сияла она: чистота херувима,
Резвость младенца, застенчивость девы, причудливость никсы,
Свежесть цветка, порхливость сильфиды, изменчивость струйки...
Словом, Ундина была несравненным, мучительно-милым,
Чудным созданьем; и прелесть ее проницала, томила
Душу Гульбранда, как прелесть весны, как волшебство
Звуков, когда мы так полны болезненно-сладкою думой. <...> --
и т.д.
1837 год начался для Жуковского и для целой России под несчастным
созвездием: 29-го января (в день рождения Жуковского) скончался Пушкин от
смертельной раны, полученной на дуэли. Жуковский без соревнования уважал в
нем поэта, одаренного гением выше его собственного, любил и оплакивал его, как
своего сына. Последние минуты страдальца описаны им с трогательною
подробностью в письме отцу великого поэта, Сергею Львовичу Пушкину. На
Жуковского была возложена обязанность пересмотреть оставшиеся по смерти
Пушкина рукописи и приготовить полное издание его сочинений. <...>
Следующий год и начало 1839 года он находился в свите его высочества,