Вечное дерево
Шрифт:
Да, Ганна, чуть не забыл: наш полковник расценками заинтересовался. Пока принюхивается. Но я верю: он может. С ним считаются, и мужик он въедливый.
Ну, отдыхай там. Нас не забывай. Мы тебя все помним и ждем, как родную.
Сердечный привет,
Семен."
Ганна отложила письма в сторонку, закрыла глаза и тотчас представила себе завод, цех, свою бригаду: Галку в цветастой косынке, Нельку и Нюсю, всегда смеющихся, Сеню со сведенными на переносье бровями. И так тосклич во стало, так захотелось повидать их всех, поговорить, поработать рядом
Ганна часами сидела у моря, глядя вдаль и наслаждаясь переливами красок. Ей ни с кем не хотелось быть, никуда не хотелось идти. И на почту она не ходила всю неделю.
Сегодня, совершенно случайно, проходя мимо почтамта, она увидела очередь "до востребования", пристроилась и получила наконец свою корреспонденцию.
Писем скопилось целый десяток. Еще от Полины Матвеевны, из комитета, еще от кого-то-почерк совсем незнакомый. А эти она сразу узнала, круглые буквы, писанные Галкиной рукой (она и раньше получала от нее письма, когда бывала в отпуске). И Нелькин-почерк тоже знаком - буквы внаклонку, словно прижались одна к другой плечами, как вон девчата на скамеечке. Сеня пишет четко, как на чертеже. Он и к письмам серьезно относится, будто и тут зачет сдает.
Что он написал? О чем?
– Что-то про Лешу,-вслух произнесла Ганна и повторила, как бы вслушиваясь в эти слова: -Про Лешу.
Она впервые с момента несчастья произнесла его имя. Проговорила и задумалась, и не ощутила острой боли, а только грусть, что всегда чувствуешь, вороша дорогие сердцу воспоминания.
– Да, про Лешу. И это важно.
Ганна быстро достала Сенино письмо, еще раз перечитала.
"Было, было. Леша хотел избавиться от тяжелых тисков..."
Раскатистый гогот отвлек ее от мыслей. Ганна повернула голову и в стороне, у книжного киоска, увидела группу парней, гогочущих во всю силу своих глоток. Над ними возвышался неуклюжий, костлявый юноша. Он торчал над всеми, как гвоздь из доски.
* * *
Ганна пригляделась.
Парни пачкали руки о свежевыкрашенную оранжевой краской скамейку и азартно хлопали ими по светло-голубой стенке киоска. На стенке оставались пятерни разных размеров, как грязные пятна на чистом платье.
Ганна встала и решительно подошла к киоску.
– Что вы делаете?
– спросила она парней.
– Не видишь?
– хмыкнул парень, черный, как головешка.-Америку обгоняем. У них отпечатки пальцев только, а мы целую ладонь оставляем.
– Люди работали, а вы? Для чего?
– Тоже мне-лектор!
Глаза Черного сверкнули злостью.
– Не смей, - сказала Ганна твердо и решительно.
– А то я тебе такой отпечаток оставлю, на всю жизнь запомнится.
–
И тут вмешался Гвоздь:
– Ладно, Цыган, напрочь, - и встал между Ганной и Черным.
Мгновение Цыган не отступал, прислушиваясь, как оценят это дружки, потом опустил руку.
– Бездельники,-бросила Ганна и пошла на свою скамейку.
– Это за что же? Советского человека?
– послышался запоздалый ответ и недружный смех парней.
Ганна больше не смотрела в сторону киоска. Пред ней расстилалось море, все в золотистых переливах. Линии горизонта не было видно. Легкая сизая дымка скрывала ее от глаз, и потому казалось, что небо и море сливаются где-то там, далеко-далеко.. на краю света.
Что там, за этой дымкой? Есть ли там любовь и такой парень, как Леша? Именно как Леша, а не как вот эти...
Послышалось похрустывание гальки. Кто-то остановился подле скамейки.
Ганна покосилась и увидела ноги в синих кедах, зашнурованных белыми шнурками. Потом спортивные брюки с рубцом - вечной стрелкой - посредине, большую костлявую руку, которая держала книги как-то необычно, из-под низу, как держат мяч.
Она вскинула голову. Перед нею стоял Гвоздь. Он виновато улыбался, и верхняя губа с черным пушком нервно подрагивала.
– Чего вам?-спросила Ганна.
– Они ушли.
– А вы почему не с ними?
– Я не местный.
Он замолчал, переступил с ноги на ногу.
Его смущение тронуло Ганну. Было какое-то милое несоответствие между огромным ростом этого парня и его совсем детской робостью.
– Так вы что, извиняться пришли?
– Ну да...
– Что же вы их не остановили вовремя?
– Да так...
– Вот и получается...
– Ганна собралась было отчитать парня, но, бросив на него быстрый взгляд, сдержалась: парень и так стоял растерянный и неловкий.
– Хорошо, извиняю.
Парень все не уходил, и Ганне неудобно было прогнать его. Рост юноши явно подавлял ее. Было в парне еще что-то такое - доверчивость ли, искренность ли, внутренняя чистота, - что располагало к нему.
– Садитесь. Чего ж вы стоите?
Парень осторожно, словно он мог перевернуть скамейку, опустился на дальний краешек.
– Так вы не здешний?
– Ага.
– А откуда вы этих...
– Ганна чуть не сказала "хулиганов", но сдержалась, боясь оскорбить его,-этих парней знаете?
– Да в баскет... Я тренирую... Да так... Помогаю, в общем...
– Вы что, хорошо играете?
– Средненько.
И то, что он не похвастался, понравилось Ганне. Она стала рассматривать его внимательно. Русые волосы.
Пышная прядка упала на лоб. Брови выцвели. На левой щеке ямочка.
"Еще ребенок. Большой ребенок".
Он сидел потупившись, все больше краснея, и румянец расползался по его щекам, как чернила по промокашке.
– Вы из Ленинграда?-спросил он после долгой паузы и встрепенулся,