Вечное дерево
Шрифт:
Он замер, как ушибленный, боясь пошевелиться и опять причинить себе боль. Он смотрел на ее ру, молил о прощении и проклинал себя.
– Подойдите сюда... Витя.,,
Журка, не поднимая глаз, -подошел к Гаяяияому станку.
– Хотите сверлить?
– Да, - прошептал он и затаился, опасаясь, что ои"
услышит, как у него сильно и громко стучит сердце,
– Попробуйте. Давайте вашу руку.
Она положила свою маленькую ладонь на его широкую руку, встала близко, касаясь шгечом его
– Нажмите. Ну! Вот. Улавливаете?
Он кивал головой и ничего не улавливал. То есть он чувствовал, но только не станок и не податливую рукоятку, а руки Ганны. И только это. Ганна сердилась ва его непонимание. А он глупо улыбался, весь расплываясь от счастья.
– Пардон. Миллион извинений,-услышал он противный Колькин голос. Нельзя ли от вас отщепить сего индивидуума?
Никогда в жизни Журка не слышал более мерзкого тона. Никогда в жизни ему так не хотелось звездануть сверху по Колькиной круглой башке.
– Он на работе,-сказала Гаяна.
– О да. Конечно, - не отступал Колька.- Но вопрос весьма актуальный. Прима.
Журка стоял опустив руки, не оборачиваясь и те.
шевелясь. Будто Колька коснулся грязной лапой самого святого, чего нельзя касаться. Хотелось заплакать и убежать.
– Что это, срочно?
– спросила Ганяа.
– О, неужели вы могли подумать, что я стану вторгаться по пустякам? Вы имеете дело с воспитанным человеком. Мне, право, неудобно, что мой друг до сих пор не представил меня вам. Позвольте назвать свое имя?..
Журка почувствовал жар в сердце, повернулся резко и стремительно.
– А ну!-он сх Кольку за толстые плечи.- Ну!1-и потащил в сторону, подальше от Ганны, от ее гневных, осуждающих глаз.
Колька 6 ыл ошеломлен, не мог и не пытался сопротивляться. Лишь очутившись в раздевалке, среди шкафчиков с замками, он пришел в себя, попробовал вывернуться.
– Туба! Благодарю за доставленное удовольствие.
Но Журка и после этого не отпускал его, и еще неизвестно, 4 ем бы все закончилось, если бы из-за шкафчиков не выглянули два новых Колькиных дружка - Боб и Мишель. Они выглянули, увидели всю эту картину и заржали.
Журка отпустил Колькины плечи.
Колька быстро пришел в себя, принял привычную позу балагура и хохмача.
– Вы видели этого бешеного Журавля?! Этого токаря-пекаря! Засеките время. Будем знать, когда начинается приступ. А как с верхним этажом?
Он приблизился к Журке и, теперь уже смело и развязно, встал на носочки, притронулся пальцами к Журкиному лбу.
– Верхний этаж явно перегрелся.
"Только бы никто сюда не зашел, - молил Журка.
– Только бы опять не вздумал появиться Сеня Огарков".
– Детка, тебе ж надо бывать на свежем воздухе.
Иначе серое вещество закиснет. При такой площади так мало мебели.
Вдоволь
Наступила тишида. Из цеха донеслось гудение станков^ его покрыло пение резца на одной высокой ноте, будто где-то там, за тонкой дверью, бился огромный комар и все не находил выхода.
– Тес, старики. Слышите?
– произнес Колька, вновь обращая лукавый взгляд в сторону Журки.
– О це поет евонное сердце. Там такая чувичка!
– Не надо,-взмолился Журка, больше всего боясь, что Колька начнет трепаться про Ганну или, еще хуже, поведет своих недомерков в цех, показывать "чувичку".
Колька не сделал этого, помедлил, перешел на серьезный тон:
– Ты все-таки обратно нарушаешь уговор. Зачем?
Ну объясни ж нам, развей, так сказать, свою идеологию.
Журка не ответил. В голове была одна мысль: "Как она поняла мой поступок? Осудила или одобрила?"
– Медведь честно сказал: работать надо, у него материальная заинтересованность. А ты? Ты ж из обеспеченной семьи. Папан-большой человек. Почти профессор...
– Колька не мог без своих хохмочек.
– Не надо об отце, - попросил Журка.
– Пардон. Тысяча извинений. Но твои объяснения?
Изложи популярно.
Журка не знал, что говорить. Не скажешь же о действительных мотивах.
– Из-за этой чувички? Так чтоб ты знал, старик, твоих шансов ноль целых, ноль десятых.
Он кивнул, приказывая Журке идти за ним.
Зашли за дальние шкафчики, в самый темный угол.
– Мы ж не нужны тут, - сказал Колька, оглядывая дружков.-От нас отмахиваются. А ну, расскажите о заработке, введите в курс настоящей жизни этого слепого щенкя
– Первый месяц тридцать шесть монет, второйдевятнадцать, - произнес Боб и брезгливо поморщился.
– Слышал? Девятнадцать рублей в месяц!
– Футболят, - продолжал Боб.
– То в одну, то в другую бригаду перепасовывают.
– Слышал?
– наседал Колька.
Журка и не задумывался над заработком. Ему было все равно, сколько получать, лишь бы быть рядом с Ганной.
– Никому мы здесь не нужны,-продолжал Колька.-И заработка никакого. И отношение обидное. Так зачем же надрывать свой растущий организм?
– Футболят,-подтвердил Мишель.-За два месяца в третьей бригаде.
– Стоп!- воскликнул Колька таким тоном, словно сделал открытие.
– Пусть футболят. Пусть мы неспособные ученики. Вот на чем работать надо. Играть придурков. Нам ничего - виноваты наставники.
Журка представил, как посмотрит на это Ганна, как ей будет стыдно и за себя и за него, и опять возразил:
– Да ну. Напрочь.
– Клоуном сделаю. Перед ней высмею,-обозлился Колька.-Проверять буду. Пароль-ПНУ. Сказалвсе. Замри.