Ведьмин Талисман, или Ловушка для архимага
Шрифт:
Лешачиха принесла поднос, уставленный блюдами с фруктами, чашками, чайником, графином с янтарной жидкостью. Герцог тут же откупорил какой-то маленький пузырек и острый запах, пробившийся даже в мое замороженное сознание, тут же объяснил, что это. Настойка ачьчи. Одно из зелий «для силы», хотя оно больше просто бодрит, снимает сон, мерзость, которую можно пить только залпом, с зажатым носом.
Герцог неторопливо плеснул мерзость на дно бокала, долил туда янтарную жидкость, по моим догадкам, коньячную, покачал в ладони, смешивая, и выпил. Я, после того, как приходилось это пить, обычно еще несколько минут потом скакала
Заботливо придвинув столик, лично налил мне чай. Чашки у него огромные, из разноцветного яркого стекла. Сделала вид, что пью.
— Берите, — пододвигает мне вазу с фруктами.
— Нет, спасибо, я не голодна.
— Не хотите… А если я попрошу вас поробовать мое личное кулинарное изобретение?
— Ваша высокомудрость…
— Нет, вы сначала попробуйте! — разламывает на две части красный шар леми, заморского плода родом откуда-то из окаянной Южной Триады, подманивает из камина саламандру.
Ящерка деловито вгрызлась в шарик, но была сброшена в огонь, едва растаяла толстая шкурка фрукта. Архимаг подошел, опустился передо мной на корточки, тычет половинкой прямо мне в губы, фу!
— Ну попробуйте же!
— Не хочу, спасибо!
— Да ежьте вы уже, Яра! Ну, давайте, открываем ротик…
Смотрю на него, как на сумасшедшего. Отнимаю и запихиваю в себя фрукту, лишь бы отстал, хотя только от одного вида еды тошнит.
Зубы вонзились красную мякоть, фрукта взорвалась соком, рот наполнился кислым, и сладким, и терпким, леми пахла, как пахнет огонь. Иначе, чем тлеющие угли или обугленное дерево, как чистый огонь…
И взорвалсяя мир, и со страшной силой рухнул на меня, и каменная тяжесть собственного тела показалась невыносимой. Оглушили запахи, слишком острые, огонь, и горькие травы, и зимний ветер из окна… Холодно… Срываюсь в неукротимую дрожь, кружится голова, все плывет перед глазами, задыхаюсь… Черт, состояние, будто вот-вот грохнусь в обморок. Вдох-выдох…
Надо брать себя в руки, нельзя так… Что же это со мной, вдох-выдох…
— Вот и хорошо, — откуда-то издалека голос архимага.
— Отравленное? — спрашиваю мрачно.
— Для Моры вся еда растущая — яд, — отвечает. — Подождите меня здесь, я должен собраться…
И он куда-то ушел. Я заставила себя подняться, но комната пошатывалась и пришлось схватиться за спинку кресла. Подошла к окну, надеясь, что холод слегка меня отрезвит. Большая рыжая саламандра следила за мной из камина. Лучше туда несмотреть — от огня глаза еще сильнее начинают смыкаться. Я слаба сейчас, как котенок, абсолютно беззащитна. Надо опять позвать Мору… но как же холодно! Не могу заставить себя снова шагнуть в океан, не могу…
Возвращаюсь к подносу. Пузырек с ачьчи он уже куда-то заныкал, вцепляюсь одной рукой в чашку — горячая же, греться! — другой жадно запихиваю в себя остатки леми, яблочные дольки, какие-то желтые ягоды… Надо же хоть немного силы восстановить!
Так его высокомудрость меня и застал. Кажется, ему стало смешно, но улыбку он галантно сдержал.
— Идемте?
У входа нас уже ждал экипаж. Вот и хорошо, что не пешком. Я даже позволила себе все десять минут
У дверей ректорского кабинета уже топтались двое. Профессор Айруш и… профессор Матиул, завкафедры менталистики. При виде последнего я спряталась за ректорову спину и с трудом удержалась, чтоб не осенить себя Белобожьим кругом.
— Зачем звал? — осведомился менталист, кривя губы. Когда он улыбался, у него на щеках возникала не одна ямочка, а сразу пять или шесть. Само лицо не то, чтобы морщинистое, а какое-то складчатое, непойми какого возраста, фигура чем-то неуловимо напоминала паучью — долговязая, подвижная, глядя на него, почему-то начинало казаться, что этот тип вполне способен согнуть колени в обратную сторону или повернуть голову на 360 градусов.
— Ох ты ж… Черня мать! Кто посвятил тебя в жрицы Морены, девка? — одновременно с ним требовательно спросил Айруш. Для своих двухсот или трехсот он выглядел безобразно молодо — лет эдак на шестьдесят, но безобразно-дико для своего профессорского звания. Какая-то черная фуфайка под черным потрепанным кожухом, грязные, с вытертой потрескавшейся кожей сапоги, непричесанные густые лохмы, наполовину седые, наполовину — жгуче-черные, иссиня-черная борода торчит клоками, зато усы на загляденье — пышны, изогнуты, расчесаны, а над усами нос крючкообразный, и очи большие, черные, навыкате, самые что ни есть черномагические, аж осенить себя Белобожьим знамением хочется…
— Вы знаете, кто такой Чиагай Проклятый? — вместо ответа спросила я у него.
— Моренин жрец и негодяй!
— А кто они такие — Моренины жрецы? — мне очень хотелось узнать про эти родственные души.
— О-оо! Гонористый народ был, все в черных мантиях, грудь колесом, та-аакие, темные маги в сотом поколении, понимаешь, бессмертные дети самой Смерти, как они себя называли… а я так, шавка беспородная с улицы, какой-то оборванец-циркач некромантию учить решил, понимаешь… И где они теперь, те бессмертные? Усе поздыхали… Одна собака ихняя шляется между мирами, неприкаянная, маги-недоумки ее вызывают, а она их жрет…
— Какая собака? Гримм?
— А кто ж…
— Он уже ко мне приходил.
— И еще придет.
— Мне нельзя, у меня кот…
— Кот? Точно сожрет.
— Не сожрет, он у нее демон, — отозвался ректор, любезно отодвигая для меня кресло. — Адептка Рысев, изложите господам архимагам то же самое, что вы рассказали мне. Я сейчас…
И куда-то сбежал из кабинета.
Менталист растерянно топтался посреди комнаты, заложив руки за спину, длинный и нескладный. Айруш с шумом уселся в кресло за низким журнальным столиком напроив меня и терпеливо ждал. Я любопытно оглядывалась. Вместо осветительного шара — синий кристалл‚ на который было невозможно смотреть прямо — так он слепил глаза. Кристалл сжимал в передних лапах вставший на хвост бронзовый крокодил. На обитых деревянными панелями стенах в тонких позолоченных рамках — Академия. И огромные яркие полотна маслом, и маленькие карандашные наброски, и туманная акварель, и даже выжженная на деревянной доске, от крохотной затерянной в лесах крепости — до современного комплекса зданий. Мебель — тяжелая, красного дерева, в причудливой резьбе, массивный письменный стол завален кучей бумаг.