Ведьмы из Броккенбурга. Барби 2

Соловьев Константин Анатольевич

Старшие сестры по заведенной традиции питались за отдельным столом, и уж для него Гаста обычно не скупилась. Да и сама пила отнюдь не кислятину.

Запах каши со шкварками был соблазнителен, но Барбаросса не позволила ему сбить себя с пути. Некстати вспомнилась мясо, которого она так и не отведала в «Хромой Шлюхе». Ничего, хмуро подумала она, ступая на скрипучую лестницу, подвяжешь брюхо на пару часов, небось, с голоду не помрешь.

Кажется, Цинтанаккар мрачно усмехнулся ей изнутри.

Общая зала не производила впечатления просторной, даром что занимала почти весь второй этаж Малого Замка. Служившая «батальеркам» и спальней и столовой и всеми прочими помещениями,

от оружейной до игорной залы, в любое время суток она вмещала в себя так много народу, что мало чем отличалась от трактира, особенно в те моменты, когда сестры, раздувая воображаемую или мнимую обиду, принимались крыситься друг на друга или пускали в ход кулаки.

И все же это был дом. Может, тут не было украшенных шелками альковов и будуаров, как у «бартианок», не скользили слуги в ливреях, разнося на подносах виноград — плевать. Она, Барбаросса, согласна считать домом любое место, где ей не могут всадить нож под ребра. И Малый Замок в этом отношении полностью удовлетворял ее требованиям.

Обычно уже после обеда общая зала представляла собой весьма суетное место. Возвращаясь с занятий, «батальерки» использовали его каждая на свой лад. Кто спешно хлебал похлебку из миски, кто готовил уроки, кто откровенно бездельничал, развлекая себя бесхитростными проказами или болтовней. Кому-то непременно нужно было заштопать чулки, подстричь ногти или смазать раствором из печной сажи с уксусом прыщи. Поупражняться со шваброй, воображая ее алебардой, пооткрывать в самый неподходящий момент окна, разбросать по всей комнате предметы туалета, куриные кости и заколки…

Общая зала лишь казалась огромной, уж по крайней мере, по сравнению с чуланом, где спала прислуга. Разделенная на семь частей, по числу сестер третьего круга, обитавших в замке, она превращалась в подобие земного шара в миниатюре, вечно раздираемого склоками, сварами и войнами. Гаргулья, пребывая не в духе, запросто могла вцепиться зубами в любую товарку, имевшую несчастье оказаться поблизости. Холера жить не могла без скабрезных анекдотов и рассказов о своих похождениях, от некоторых из которых, пожалуй, стошнило бы даже многое повидавших «бартианок», давно сделавших похоть одним из излюбленных инструментов своего ковена. Саркома, сама редко лезшая в драку, охотно подбадривала участниц, безжалостно орудуя ядовитыми шипами своих острот, а Ламия… Ее присутствие в общей зале было почти незаметным, она никогда не участвовала в разговорах и даже на обращенные к ней вопросы зачастую отвечала одной только улыбкой. Но всякий раз, когда она оказывалась внутри, все находящиеся там сестры внезапно ощущали будто бы скопившееся под крышей Малого Замка напряжение — точно гул невидимых энергий Ада…

Прошло менее полутора лет с тех пор, как Барбаросса повесила свою койку в одном из углов общей залы, рядом с койкой Котейшества, но ей казалось, что именно тут, в этой захламленной и тесной комнатушке с закопченными от ламп потолками, рассохшимися рамами и скрипучими досками на полу, она провела куда большую часть своей жизни, чем в далеком Кверфурте.

Это здесь они сообща перевязывали окровавленную Гаргулью, когда той вздумалось одним прекрасным вечером сигануть наружу прямо сквозь оконную раму, едва не гильотинировав себя. Это здесь они откачивали Холеру, закинувшую в пасть смертельную дозу спорыньи, заблевавшую половину залы и почти успевшую испустить дух на их руках. Здесь, переругиваясь, двигали мебель, пытаясь пойти последний закатившийся невесть куда талер, когда оказалось, что не на что купить даже хлеба.

Поднимаясь по лестнице, Барбаросса не слышала из общей залы ни привычного гомона голосов,

возвещающего очередную свару, ни смеха, ни прочих звуков, обыкновенно окружавших «Сучью Баталию» в минуты отдыха, одно только сонное бормотание оккулуса.

Оккулус включен? Как странно. Обычно Гаста не позволяла его включать, берегла силы заточенного внутри демона. Включать хрустальный шар дозволялось обыкновенно лишь по исключительным случаям — да в те разы, когда Гаста по какой-нибудь надобности покидала замок, оставив младших сестер на хозяйстве…

Бывали здесь и веселые времена, вспомнила Барбаросса. Как-то раз Котейшество, Ламия и Саркома, самые сильные ведьмы-«тройки», объединились в канун Литы[10], чтобы вызвать демона-предвестника, сулящего открыть им будущее. Каждая из «батальерок» в свое время изучала в университете астрологию, аэромантию, тассеографию и антропомантию и каждая из них неизбежно разочаровывалась в результатах предсказаний. То ли адские энергии нарочно спутывали результаты, не допуская четкого ответа, то ли в чарах был сокрыт невидимый дефект, вся эта замшелая прадедушкина херня не смогла бы даже предсказать дождь после обеда. Нет, в этот раз Котейшество, Ламия и Саркома подготовились как надо.

Нашли где-то в Унтерштадте печень отцеубийцы, купили в Руммельтауне толченого асфоделя, рябиновой коры, известки и царской водки. Гаргулья натягала им прорву дохлых крыс, в обилии обитавших вокруг Малого Замка, которых они варили в огромном казане три дня напролет, наполнив зловонием весь замок и едва его не спалив.

Были и другие ингредиенты, которых Барбаросса не знала и не хотела знать. Все они добывались сестрами — выменивались, покупались или похищались — и все шли в ход. Общее дело удивительным образом сплотило их. Пожалуй, это были три самых тихих и мирных дня в Малом Замке за все время его существования. Каждая хотела знать, что ждет ее в будущем, даже сучка Холера на какое-то время перестала пропадать в Гугенотском квартале, пристально наблюдая за ходом эксперимента и принимая в нем посильное участие.

Днем ритуала было двадцать четвертое июня. Они собрались в общей зале, потушив все лампы и тщательно задрапировав шторами окна. Шустра изнывала от любопытства, пытаясь принять в нем участие, и охотно отдала бы старшим сестрам пару собственных пальцев за такую возможность, но ее вместе с прочей прислугой заперли в чулане. Следом пришлось изгнать и Гаргулью — с ее участием число ведьм в комнате достигало семи, а это неблагоприятное число для чар любого рода. Кажется, она особо и не расстроилась — иногда Барбаросса вообще сомневалась в том, что интеллект сестры Гаргульи сильно отличается от интеллекта тех мышей, на которых она охотится по вечерам.

Котейшество откупорила бронзовую бутыль, в которой клокотало сваренное ими зелье, и… Демон взмыл из своего сосуда, рассыпая трещащие искры, точно римская свеча. Рычащий, воющий не то от боли, не то от ярости, он был похож на миниатюрного человечка, охваченного огнем, извергавшего из себя абракадабру на диалектах демонического языка. Сестры попытались поймать его тюфяками и подушками, но лишь превратили их в дымящиеся тряпки да запятнали сажей и ихором покрытые свежей побелкой стены. В высшей точке своей траектории демон-предсказатель заверещал и лопнул, превратившись в четыре стремительно несущиеся вниз кометы. Одна из них досталась самой Барбароссе, оставив на животе чертовски болезненный ожог, подживавший еще две недели, одна опалила ухо Холере, третья едва не спалила заживо Саркому, а четвертая… Четвертая досталась сестре Каррион, невовремя заглянувшей в общую залу с целью узнать, что за вертеп в ней происходит.