Ведьмы из Броккенбурга. Барби 2

Соловьев Константин Анатольевич

Котейшества нет в замке. Напрасно потраченное время, напрасные надежды. Впрочем… Барбаросса ощутила легкую дрожь надежды, бархатной щеточкой скользнувшую между лопаток. Может, этот путь был проделан не напрасно. В замке нет Котейшества — это херово, но это факт — однако могут оказаться другие вещи, которые сделаются ей полезны. Например…

Она вспомнила сундучок Котейшества, стоящий у стены в общей зале. Непримечательный сундучок, обитый железом, скрывающий внутри всякого рода мелочи, которые обычно обретаются в сундучках у шестнадцатилетних девчонок — разглаженные фантики от конфет, этикетки от винных бутылок, пропитанные духами пучки перьев и книжные закладки с картинками, кулечки с лакричными и карамельными

конфетами, презервативы из овечьих кишок, коробочки с румянами и тушью… В ее собственном хранилось лишь несколько ножей, промасленная ветошь, пара брошюр по алхимии, которые она никак не могла сподобиться прочитать, да прочий хлам, не представляющий интереса даже для последних воров в Броккенбурге. Но в сундучке Котейшества… Там — она доподлинно знала это — под всеми этими фантиками и закладками сберегается нечто куда более ценное — ее тетрадь с записями.

Объемный, даже внушительный фолиант, исписанный аккуратным почерком Котейшества с указанием множества вещей, которые она по какой-то причине не доверила памяти. Университетские конспекты с подробными приписками и уточнениями, алхимические рецепты, чертежи и схемы построения чар… Как многие ведьмы, отдающие всю себя изучению адских наук всю душу без остатка, Котейшество в глубине души боялась что-нибудь позабыть, оттого старательно записывала в тетрадь многие важные вещи, которые держала в уме.

Важные вещи, среди которых ей может встретиться что-то небезлюбопытное.

Например, имя «Цинтанаккар».

Кажется, Лжец пренебрежительно фыркнул в своем мешке. И хер с ним.

— Сестра…

Шустра вместо того, чтоб раствориться, как плевок в колодце, мялась на крыльце, теребя пальцами полу вытертого дублета. Знать, что-то грызло ее изнутри, мешая опрометью броситься прочь, спасая свою шкуру. И, верно, что-то значительное, раз уж возобладало над этим мудрым инстинктом.

— Что тебе?

— Старшая сестра Каррион, — Шустра отвела взгляд, явственно борясь с желанием отступить на шаг в сторону, — Она ожидала вас на занятие по фехтованию сегодня в пять пополудни. И была очень… разочарована вашим отсутствием.

Фехтование. Каррион. Пять часов.

Барбаросса ощутила, как мешок с гомункулом наливается тяжестью, словно там помещается не банка с тухлым выблядком, а дюжина двенадцатифунтовых ядер.

Она была так увлечена свалившимися на ее голову неприятностями, что позабыла о назначенном ей уроке. И, черт возьми, эта забывчивость самым паршивым образом отзовется на ее шкуре.

Каррион чертовски серьезно относилась к своим урокам, не делая снисхождения и послаблений для своих учениц — и для самых талантливых из них. Даже небольшое опоздание было чревато дополнительной порцией упражнений, таких изматывающих, что

ей невольно вспоминалось детство в Кверфурте и трещащие от тяжести корзины с углем позвонки. Каррион не признавала смягчающих обстоятельств. Кажется, она вообще не знала об их существовании.

Барбаросса выругалась сквозь зубы. Может, она и пользуется статусом протеже Каррион в Малом Замке, но этот статус ни на дюйм не улучшит ее участь, когда старшая сестра вспомнит про нее в следующий раз. Прогулянное занятие может быть мелочью для кого-то, но только не для нее. Можно не сомневаться, она заставит плакать спину сестрицы Барби кровавыми слезами…

Барбаросса ощутила желание вжать голову в плечи, как еще недавно делала Кандида. Окна кабинета Каррион в башне горели, а это могло значит только одно. Сестра-капеллан в замке. Дожидается ее появления. И как только дождется…

Возможно, монсеньор Цинтанаккар сегодня ляжет спать голодным, подумала Барбаросса. Потому что все, что от меня останется после Каррион, это груда окровавленного дерьма — едва ли этим удовлетворится безумный сиамский демон, считающий себя зодчим

из самого Ада…

— Меня здесь нет, — негромко и отчетливо произнесла Барбаросса, глядя Шустре в глаза, — Повтори.

— Вас здесь нет, сестра, — покорно отозвалась та, не переменившись в лице, — Ушли с утра в университет да так и не приходили.

— Молодец, — она потрепала ее пальцами по щеке. Презрительная ласка, достающаяся обычно шлюхам из таверны, — А теперь брысь прочь с моих глаз.

Барбаросса застыла на пороге, машинально поглаживая ладонью живот, точно бессознательно пытаясь приласкать поселившегося внутри него демона, как ласкают кота или прочую домашнюю тварь.

Записки Котейшества. Вот, что может ей помочь. Некоторые из них, конечно, зашифрованы, но она знает шифр, а значит, сможет их прочитать. Котейшество никогда как будто бы не испытывала склонности к сиамских демонам, но ее записи — кладовая бесценных и тщательно систематизированных знаний во всех областях адских наук. Совсем нельзя исключать того, что в разделе Гоэции ей встретится знакомое имя. А даже если и не встретится — может, она узнает, как найти общий язык с существами его рода…

Лжец в мешке фыркнул, в этот раз отчетливо.

— Напрасные надежды, — пробормотал он, — Я почти уверен, что Цинтанаккар уникален в своем роде. У него нет ни близких родичей, ни покровителей, ни сюзеренов. Он — обуянный жаждой крови адский дух, а не какой-нибудь шорник при дворе адского владыки.

— Думаешь, в записях ничего нет о нем?

— По всей видимости.

— Значит, я проверю.

— Время, — Лжец произнес это резко, будто бы сквозь зубы, — Позволь напомнить, у тебя в запасе чуть более получаса. И все богатства мира не помогут тебе убедить Цинтанаккара отсрочить пытку.

Барбароссе пришлось набраться духа, прежде чем переступить порог.

— Заткнись, — произнесла она, — Ради всех кругов Ада, заткнись, Лжец.

Внутри Малого Замка царила сырость — тот неприятный вид сырости, который Барбаросса не любила больше всего и который всегда пробирался внутрь по осени, невзирая на толстые каменные стены и тщательно законопаченные паклей швы в оконных рамах. Этот запах, неуловимо отдающий не то водорослями, не то квашенной капустой, вплетался во все здешние ароматы, усиливая одни и ослабляя прочие, отчего замок немедленно начинал разить казармой ландскнехтов. Из кухни пахло кашей на свиных шкварках, из чулана — сырыми плащами, из прихожей — несвежей стружкой, подгнившей обувью, лаком и жиром для ламп.

Печь на первом этаже натужно трещала, бросая на стену злые оранжевые сполохи, в ее топке, похожей на ад в миниатюре, жарко пылали дрова. Но даже она не могла выгнать из замка чертову сырость. Барбаросса мрачно усмехнулась. Известно, отчего. Судя по едкому духу, отчетливо ощущаемому в воздухе, в печи горели еловые дрова, дающие до черта смолы и вони, чертовски паскудно горящие, но стоящие вдвое дешевле дубовых. Барбаросса не сомневалась, что Гаста и на этом сумела нагреть руки. Аккуратно получая деньги от Веры Вариолы на дрова и провиант для ковена, и то и другое она приобретала вполцены в одной только ей известных лавочках Миттельштадта. Сыр часто оказывался прогорклым, хлеб несвежим или самого скверного помола, наполовину состоящий из отрубей, а вино — кислятиной, половину букета которой составляла изжога. Черт, эта сука так привыкла распоряжаться общим кошелем «Сучьей Баталии», что уже с трудом отличала его от своего собственного! Как однажды мрачно пошутила Саркома, пытаясь вычистить гниль из купленного накануне лука, если бы сестре Гасте дали денег, поручив купить коня, она вернулась бы в Малый Замок с лягушкой на узде…