Величайшая Марина: -273 градуса прошлой жизни

Минцена Тоша

– Многое, но кое-что мне кажется совершенно ясным, Алма, ты не должна больше жить вот так. Что как только подружишься с кем-то, он уезжает, что Ланс, и эта группа…

– Кайл, Эт и Крайт.

– Да. Они же все уехали, а вы с ними могла бы стать хорошими друзьями.

– А что, разве есть выбор? Они там, я здесь, Ланс вообще в ещё дальше, и мне тут нравится, – казалось она начала спорить с собой, уговаривая себя в том, что тут не плохо.

– Я и не спорю, здесь замечательно, и в городе много твоих ровесников.

– Но они все такие… сложные, и странные. Я понимаю всё, кроме того, как можно целыми днями упиваться разговорами с растениями, я их не слышу, с птицами – меня не хватает больше, чем на час, а все остальные только этим и занимаются.

– Тебе больно?

– Не много, – коротко ответила Алма, скрестив руки на груди, она постояла секунды две, а оптом отошла от двери на балкон и села на кровать, не далеко от Титании.

– Думаю, что тебе это пригодится, – он протянула

Алме серебристый конверт.

Там лежала вытянутая пробирка, плоская, с пробкой, а внутри лежали чёрные, блестящие палочки, длинные и тонкие, они напоминали ей грифели.

– Это – адны. Самое лучшее обезболивающее в мире, я решила подарить тебе это ещё тогда, когда Глафнег начал тренироваться с тобой, потом, когда ты сражалась, я поняла, что не ошиблась, и сейчас, снова убедилась в этом, хоть ты и говоришь, что «не много», но, тебе всё же больно.

– Да, но мне больно по-другому, эту боль они не снимут.

– Самое интересное, что снимут. Просто успокоят тебя, все не приятные моменты не сотрутся, но адны отвлекут тебя от боли.

– Спасибо, это то, что нужно, – искренне сказала Алма.

Коротко Титания объяснила, как ими пользоваться, они стирали боль в любой части тела, могли заглушить сломанную руку, головную боль, даже тошноту, но не устранить её. Полоски, можно было ломать, и в зависимости оттого, сколько ты введёшь, столько по времени и продлится обезболивающее свойство. Вводить надо было прямо в кожу, и девочка сразу поняла, что лучше это делать резко: подставить край вводимого адна к коже, где больно (чем ближе к очагу боли, тем лучше), и надавить так, что бы он вошёл в кожу. Попадая туда, он моментально растворяется, и можно использовать хоть целую длинную палочку, применительно к голове. Главным оставалось перетерпеть противное чувство, что ты сама себя вводишь подобие иглы. Конец дня прошёл в использовании масла, выбора цвета линз (она остановилась на серо-зелёных). Потом, она ещё открыла мазь и прочла её свойства, которое порадовали её не менее всех прочих подарков, эта мазь избавляла от чешуи! Алма покрыла ей свои синеющие пятна, и обрадовалась, когда те сравнялись с кожей. Счастливая, она сидела на кровати, рассматривая грифельные палочки, которые искрились, как кристаллизованные. Отложив в сторону вытянутую пробирку, девочка подняла с тумбочки сосуд с парфюмом, такой приятный запах легко вытягивался из флакона и наполнял кислород вокруг себя, труднообъяснимый аромат не бил в голову, а подобно глазам Алма затягивал в себя, гипнотизировал и больше не выпускал. Она чувствовала себя такой невероятно лёгкой, достаточно хорошей, что бы стать счастливой, запрокинув шею, она пшикнула духами, запах усилился, и Алма вдохнула его так много, как только могла. Потом поставила флакон с духами назад, на тумбочку, сняла с вешалки в шкафу белый полушубок, и вышла из комнаты, по замку, на улицу. Ей хотелось почувствовать себя не просто счастливой, но ещё и свободой. Она шла по городу впервые с такой лёгкой, но с искренней улыбкой, и хотя эльфы, проходящие мимо, не всегда отвечали ей даже настолько воздушной радостью, девочке нравилось то, что они больше её не боялись, и вели себя так, как относятся к ней. Тем более, после её выступления на празднике, многие эльфы, казалось, поняли, что она пела, пропускала слова через себя, и, возможно, до них дошли её чувства. Ведь теперь, многие улыбались ей, если не по дружески, то, хотя бы, искренне, и с добротой в душе. Легчайшие волшебные линзы на глаза совсем не чувствовались, и Алма только в голове понимала, что сейчас её глаза серо-зелёного цвета. Она шла так, как она хотела идти, в чёрном платье с коротким подолом и длинными рукавами, на плечах держался не надетый на руки полушубок, в чьём белом меху запутывались редко падающие снежинки. Она вышла из города, и довольно быстро продвигалась к лесу. Балетки не слишком подходили для пешей прогулки, и девочка быстро наколдовала себе бежевые, замшевые сапоги, которые легко погружались в сугробы, не портясь от этого. Снега к двадцать пятому декабря навалило не мало, и, если около города, и в нем, его величина достигала щиколотки, то, чем ближе к лесу, тем выше он поднимался. Тёмные ели и раздетые зимою деревья строили восстающий перед девочкой лес. Она уже давно не хотела вот так по-настоящему запеть, она пела недавно, для Доэлнора, Глафнега, Титании, но тогда это было не от того, что хотелось, а от чувства праздника, а теперь хотелось спеть для себя, то, что соответствует её настроению сейчас, тому, как она себя чувствует. Песня не находилась в голове, которая подошла бы к её описанию. Максимально подходила только одна песня, и Алма чувствовала, что задохнётся, если сейчас же не наберёт воздуха и не запоёт!

– Lithium – don’t want to lock me up inside

Lithium – don’t want to forget how it feels without Lithium – I want to stay in love with my sorrow Oh but God I want to let it go… Где-то слева засеребрился толстый слой снега, один их декабрьских сугробов, Алма смотрела на него с замёрзшим сердцем, и видела, как с макушки сугроба сыпется град золотого, розового и белого жемчуга, целые мелки горошинки морских сокровищ. Но она не переставала петь, всё происходило в ритм песни, и, казалось, что зазвучала сама музыка, откуда-то она доносилась,

слегка звеня, но звон определённо исходил от жемчужин, они создавали эту музыку! Она не собиралась прекращать петь.

– Come to bed, don’t make me sleep alone

Couldn’t hide the emptiness – you let it show

Never wanted it to be so cold

Just didn’t drink enough to say you love me!

И тут рой морских драгоценных камней начал вытягиваться, и выстраивался во что-то, пока не понятное.

– I can’t hold on to me

Wonder what’s wrong with me! На эти словах Алма уже поняла, во что выстаивались жемчужины – в тело женщины. Она встала перед девочкой, теперь, когда трансформация закончилась, камни потекли, стали сплошным куском перламутра, затем светящимся телом, и всё это меньше, чем за проигрыш до следующих слов. Увидев её, Алма хотела побежать к ней, но не смогла, шок, сковал её, и она только боялась того, что может совсем разучиться шевелиться, потерять дар речи, не сможет петь, и тогда потеряет маму! Да, перед ней безошибочно стояла она! Lithium – don’t want to lock me up inside

Lithium – don’t want to forget how it feels without

Lithium – I want to stay in love with my sorrow.

Don’t want to let it lay me down this time

Drown my will to fly Here in the darkness I know myself

Can’t break free until I let it go

Let me go Darling, I forgive you after all Anything is better than to be alone And in the end I guess I had to fall Always find my place among the ashes! Кальек Бейра сама подошла к ней, и только сейчас Алма поняла, что на самом деле здесь безумно холодно, только поняв настоящее тепло, осознала, что значит слово «холод»! А когда рука коснулась её, жар и огонь заколотился внутри, ей стало горячо, и даже слишком. Но через миг это прекратилось, мама убрала мешающиеся пряди волос с лица девочки за ухо, длинными, тонкими пальцами провела по щеке, от скулы до подбородка, и посмотрела на неё, прямо в лицо…

– I can’t hold on to me

Wonder what’s wrong with me… Это были последние слова, которые Алма смогла спеть, потом, она просто не сдержала слова созданные внутри для мамы, и настолько сломанным голосом проговорила…

– Мама, где ты? Почему ты приходишь ко мне только светом? Я люблю тебя, останься со мной хотя бы ты! Если не папа, то ты!

Тело женщины засветилась, и она показалась ещё прекраснее, чем секунду назад, но Алме это казалось самым ужасным, что она когда либо видела (не считая снов), она снова становились расплавленным перламутром, подобием воска, и таяла, погружаясь под землю, но время ещё было она отвечала ей!

– Алма, я всегда рядом, слышишь? Ты всё поймёшь, всё вспомнишь, милая. И с тобой рядом твоя семья.

– Но почему он не со мной? Папа! Почему?!

– Он не такой… может и не хочет быть с тобой, но точно сделает всё, что бы с тобой ничего не случилось!

– А если он сам убьёт меня?

– Нет. Пойми это, и всё!

– Но он же не любит меня.

– Спроси у него…

Она впиталась в землю под снегом. Алма упала на колени, и её руки начали разгребать снег на том, месте, где она только что стояла и таяла. Лёд кололся и царапался, пальцы и ладони покраснели, и когда она ими шевелила, то уже практически не чувствовали их! Там, под слоем наста, льда и снега была простоя замёрзшая почва, Алма была готова пуститься в сильнейшую истерику. Голова склонилась очень низко, подбородком она уткнулась в ключицу, одной рукой оперлась на почву, что бы ни упасть даже сидя на колеях, вторая, обхватила противоположное плечо в тупых попытках согреться, и почувствовать кусочек того тепла, которое только что ей подарила Бейра! Тут она огляделась вокруг, и ничего не смогла узнать, всё лишилось прежнего вида, Алма снова и опять не контролировала себя! Лёд! По всюду грубые кристаллы льда, одновременно прекрасные, но настолько пугающие девочку, особенно тем фактом, что это – она! Но на этот раз эффект был слишком сильным! Она заморозила, наверное, четверть леса! Девочка быстро поднялась со снега и побежала назад. Оставляя за место следов наледи! Она бежала действительно очень быстро, казалось, с той скоростью, с какой сегодня нёсся конь Глафнега, когда она его обогнала. Полушубок, накинутый на плечи, два раза едва не слетел, после чего девочка надела его в рукава, хотя он был ей немного велик, и свободно болтаясь, продолжал слетать даже так. Но не это волновало Алму, а ледяная дорога, образовывающаяся сзади! Она встала на месте, с разворота пыталась по урокам с Глафнегом разморозить лёд. Замерла, постаралась успокоиться, но не удалось. Её магия вырвалась наружу не тёплым паром, как было надо, а кипятком! Ливнем из кипятка!

– Нет! – наставив руку на этот «дождь», она уже не была уверенна ни в чём, и не хотела рисковать, но ливень двигался к городу! – Пожалуйста, нет!

– Ногаз! – услышала она знакомый голос, и доверившись ему, сжалась на земле, обхватив руками ноги, – Алма, успокойся, – голос Глафнега звучал мягко.

Обычно он ругался, когда у неё что-то не получалось, а теперь… он не кричит. Более того, в следующий миг она почувствовала, что дедушка сел рядом с ней. Тихий всхлип без дальних слёз, и Алма, развернувшись, обняла Глафнега. Его тёплые руки сомкнулись за спиной девочки, и согревали её. Это был не тот жар от прикосновения Бейры, но такой же приятный и успокаивающий.